— Никаких нагрузок. Забудьте про разгрузку ящиков с грузовика. Рекомендую вам гулять, но не больше километра в день. Нужно придерживаться диеты. Поначалу это нелегко, но со временем вы забудете свои старые привычки питания. И каждый месяц вы должны приходить к нам на осмотр.
— Отказаться от еды, сигарет, работы, досуга. Будут еще пожелания, доктор?
— Было бы замечательно, если бы вы отнеслись к этому со всей серьезностью. Мы оставим вас здесь на ночь, чтобы провести дополнительное обследование.
Когда доктор Гольдштейн выходит из палаты, мы пытаемся приободрить папу. Он смеется вместе с нами, но я вижу, что он напуган. Такое угнетающее чувство, когда видишь, что глава твоей семьи напуган.
— Мы будем делать все так, как сказал доктор, — решительно заявляет мама.
— Разве можно так жить? — возражает папа.
— Можно. Ты ведь не хочешь умереть, Антонио Сартори, так? — Мама целует папу и прижимается щекой к его лицу.
— Хорошо, уговорила, — говорит он. — Обещаю остаток жизни есть исключительно творог и салат, отрастить уши и превратиться в кролика.
Мама выпрямляется и ласково, но решительно говорит:
— Меньше всего меня волнует, в кого ты превратишься, если ты жив и здоров.
Розмари, как настоящая кума, отдает все силы, чтобы помочь мне подготовиться к свадьбе. Она взяла на себя заботу о гостях, подготовке традиционных итальянских confetti,
[59]
крошечных пакетиков с миндалем в сахаре. К каждому пакетику она с тщанием привязала ленточку; они так изящно выглядят в открытой коробке в гостиной. Чтобы не отставать, мамины кузины из Бруклина сделали несколько тарелок с печеньем для каждого стола. Мама вычистила кладовку рядом с кухней и забила полки блюдами с лакомствами — печенье с абрикосовой начинкой; круглые печенья в кокосовой стружке, украшенные розовым кремом; фиговые и финиковые полоски, выложенные пирамидой, завернутые в пленку и перевязанные ленточками. Как только мама открывает дверь в кладовку, весь дом наполняется смесью запахов ванили, кокоса, лимонного сахара. Это напоминает мне Рождество. Мама стряпает к каждому празднику.
— Не знаю, понравится ли тебе это, но так принято делать в Бруклине, — говорит Ро, вытаскивая из коробки куклу, одетую в свадебное платье. У нее пышное платье и длинная фата из тюля. Когда Розмари поворачивает ее, то она моргает глазами; у куклы ярко-розовые губы, а на подбородке нарисована родинка.
— Мы посадим ее на капот машины. — Наверное, я выгляжу озадаченной, потому что Розмари продолжает сердито: — Привяжем на «паккард» Джона.
— Здорово, — говорю ей я, пытаясь выдавить из себя подобие улыбки.
Во мне заговорила венецианская кровь. Я люблю простоту. Это у неаполитанцев принято сажать куклу на капот.
— Я была уверена, что тебе понравится.
Из другой коробки Розмари достает еще одну куклу. Она одета в атласное платье светло-коричневого цвета, как мои подружки невесты: Рут, Виолетта и Розмари, которая сама по себе еще одна кукла.
— А эта для машины, в которой поедут свидетели, — с надеждой смотрит на меня Ро.
— Это ты сшила куклам платья? — спрашиваю я.
— Да.
— Красивые. Отличные кружева. Прикрепи ее ко второй машине.
Кажется, тяжкий груз упал с плеч Розмари.
— Спасибо. Ты так много сделала, чтобы все устроить, и мне хочется, чтобы ты знала, что я тебе очень признательна. — Я крепко ее обнимаю.
— Спасибо тебе, Лю. Ты была так ко мне внимательна. — Розмари отворачивается.
— Что такое? — Хотя можно и не спрашивать. — Ты думаешь о Марии Грейс, да?
Розмари вертит в руках куклу, разглаживая каждую складочку на ее платье.
— У меня скоро будет еще один ребенок. Только это секрет. Я не сказала даже Роберто. Я подожду, пока не закончится свадьба.
Я прижимаю ее к себе еще крепче:
— Поздравляю. Мария Грейс будет ему ангелом-хранителем.
Она смахивает слезинку:
— Знаешь, кроме Роберто и наших родителей, ты единственная, кто держал ее на руках.
— Знаю. До конца жизни я буду помнить это. Иногда я вспоминаю малышку, какой приятный запах шел от ее тела, и как она устроилась на моих руках.
— Опять что-то стряслось? — входя в комнату и ставя на скамейку коробку с приглашениями, спрашивает Роберто.
— Нет, — заверяю я. — Какая свадьба обходится без слез? Любимый братец, ты забрал кольца?
— Положись на меня.
— Где будет «мальчишник»?
— В «Везувио». Где же еще? Твой жених уверен, что в Нью-Йорке только это заведение может называться рестораном. Конечно, там с ним носятся как с королем. Да и еда там отличная.
— Мы дома! — кричит мама. Они с папой возвращаются с приема у врача. Мы с Розмари и Роберто несемся в прихожую.
— Что сказал доктор? — спрашивает Роберто.
— Вы видите перед собой здорового человека. У меня сильное сердце. Паек, на котором держит меня ваша матушка, все-таки возымел результат.
— Слава богу! — обнимаю я родителей. — Я была уверена, что все будет в порядке, если слушаться доктора.
— Мне хочется выпить чаю, — улыбаясь, говорит мама.
Папа с Роберто идут за ней в кухню.
— Слава богу! — повторяет Розмари. — Теперь твоя свадьба ничем не будет омрачена.
— Сегодня последний день до вашей свадьбы, миссис Тальбот. Я выполню сегодня любое ваше желание, — говорит Джон, пока я стою на ступенях крыльца. Он берет меня за руку. Мне приходит в голову, что сегодня последний раз, когда он заезжает за мной в дом моих родителей. Сегодня последний день, когда дом 45 по Коммерческой улице будет мне приютом.
— Знаю, мы так не договаривались… — начинаю я.
— Не важно.
— Я хочу прямо сейчас увидеть наш дом.
— Хм, — раздумывает Джон. — Ты действительно этого хочешь?
— Да я просто сгораю от нетерпения!
— Тогда поехали, — прижимаясь ко мне, говорит он.
Почти всю дорогу до Хантингтона мы молчим. Когда мы сворачивает на дорогу, вдоль которой выстроились строящиеся дома, я наклоняюсь и целую мужчину, который в это время завтра станет моим мужем. Внезапно я передумываю. Я не хочу увидеть дом заранее.
— Разворачивайся, — говорю я.
— Что? — замедляет движение Джон.
— Мы возвращаемся в город.
— Кажется, ты хотела взглянуть на дом.
— Ты столько труда в него вложил. Давай все оставим как есть.
Джон настаивал, чтобы в первый раз я увидела дом именно в ночь после свадьбы. И мне хочется, чтобы завтра вечером произошло нечто особенное. Не хочу портить сюрприз ни ему, ни себе.