Правила счастья - читать онлайн книгу. Автор: Фиона Уокер cтр.№ 103

Джей посмотрел на нее глазами, полными стыда и муки.

– Джуно, он мечтал о сыне, которым сможет гордиться. Нет, он вовсе не хотел, чтобы я был примерным отличником, хорошим спортсменом, всегда мог постоять за себя и все такое. Он просто хотел, чтобы я был настоящим мужчиной. Человеком. А не маленьким скрытным злобным подонком.

– Но ты ведь добился настоящего успеха! Эти фотографии – их знают во всем мире!

– Ты не представляешь, Джуно, каким путем я шел к этому. Какую цену заплатил за право делать эти снимки.

– Ну, так расскажи мне.

– Ты хочешь меня возненавидеть?

– Нет.

– Но тебе придется, если я расскажу.

– Испытай меня. Он покачал головой:

– Я никому никогда не рассказывал об этом. Я отсек эту часть моей жизни, как раковую опухоль, Джуно.

– Прошу тебя, Джей, расскажи, – умоляла она. Он потерся подбородком о плечо, наморщил лоб. Рассказывая, он ни разу не взглянул на нее. Он говорил быстро, отрывисто, без выражения.

– Я уехал из Нью-Йорка без всяких сожалений в день похорон отца. Я собрал всю свою фотоаппаратуру и стал пробираться на Западное побережье. Для этого потребовалось несколько недель. Раньше я никогда не выезжал за пределы штата. Но у меня все было спланировано. Когда я приехал в Лос-Анджелес, я купил скутер и решил стать папарацци. У меня было достаточно денег, чтобы снять комнату на несколько недель, и я стал осваивать ремесло. Я был ужасно агрессивен в ту пору. Другие папарацци смеялись надо мной: тощий дикий пацан, который болтается один в мужском взрослом мире. У меня не было ни знакомых, ни агентов, ни комиссионных. Они подтрунивали надо мной, пропускали вперед. А звезды охотно улыбались мне: ведь я в их глазах был всего лишь ребенком. Но я-то всех ненавидел. Меня не волновало, что мои снимки причиняют людям боль. Я готов был ради этих фотографий подкупать, обманывать, распихивать. Очень скоро я стал одним из лучших. К девятнадцати годам мои фотографии разлетались по разным странам, в которых сам я никогда не бывал. – Так ты был папарацци?

– В течение семи лет, – кивнул он. – Когда я вернулся работать в Нью-Йорк, я даже не зашел навестить мою семью. Поверь мне, Джуно, я не в состоянии был любить, чувствовать, уважать другого человека. Я сам не был человеком тогда: я жил, чтобы работать. Ходячее приложение к фотокамере. Я мог сидеть в машине возле отеля в засаде неделю, чтобы сделать один-единственный снимок. У меня не было ни возлюбленных, ни друзей. У меня были только деньги. Я доверял только тем, кто платил. В один прекрасный день мне надоела такая жизнь, и тогда я захотел умереть.

– Почему?

– Это твое любимое слово, да?

– Но ведь за каждым желанием – а тем более за желанием умереть – стоит какая-то причина.

– Ты помнишь Дорку д'Эрмине?

Джуно высоко подняла брови:

– А как же! Звезда почище Гарбо. Я думала, что она умерла еще в семидесятых.

– Нет, постарев, она стала затворницей. Жила в своем особняке на Ривердаейле – это что-то вроде Беверли-Хиллз в Нью-Йорке. Он был окружен высоченной стеной, как государственная тюрьма, и примерно так же охранялся. Мы знали, что два раза в неделю она посещает врача в клинике, но все равно не могли выследить ее: время посещений постоянно менялось, окна в лимузине были тонированные, клиника оборудована подземной парковкой. Все хотели ее сфотографировать: ее последний снимок был сделан больше десяти лет назад. Я решил во что бы то ни стало быть первым и начал настоящую охоту на эту женщину. Я добился своей цели – как всегда. Я сфотографировал ее. У нее было абсолютно желтое лицо. Как у моего отца перед смертью. Чудовищно желтое. Она закричала на меня по-французски, размахивая палкой, зажатой в исхудавшей руке. Это была маленькая старушка, слабая и беспомощная.

Он уткнулся лицом в ладони и продолжал говорить сквозь пальцы, как человек в железной маске.

– Через неделю она умерла. Она заслужила красивого ухода. Она была великая актриса и необыкновенная женщина. В некрологах печатали ее фотографии в расцвете красоты. В них говорилось о том, сколько «Оскаров» она получила, как много сил отдавала благотворительности и что никогда не была замешана ни в каких скандалах. Но всю последнюю неделю ее жизни, до самой смерти, весь мир, будь он проклят, только и делал, что смаковал фотографию изможденной старой женщины с неизлечимо больной печенью. Я превратил божество в иссохшую мумию из кожи и костей и выставил на всеобщее обозрение и поругание.

На этой фотографии я заработал кучу денег. Помню, как снял со своего счета двадцать тысяч наличными, сидел у себя в квартире и рвал их на мелкие кусочки, бумажку за бумажкой. По всем каналам шли фильмы с участием Дорки д'Эрминэ. Один в квартире, усеянной обрывками сто долларовых банкнот, я смотрел их все подряд. – Он взглянул на Джуно измученными глазами. – Ты меня ненавидишь?

Джуно не знала, что сказать. Ей хотелось, чтобы он рассказал о себе, с того момента, как она увидела его. Но сейчас, рассказывая свою историю, он словно кромсал себя на куски, не оставляя ни одного живого места.

– Твое молчание, видимо, означает «да», – он отвел глаза в сторону и снова потер лоб. – Я тоже ненавидел себя, как последнюю сволочь. В те дни я и позвонил своей старухе – впервые за пять или шесть лет. Я расплакался. Как ребенок. Идиотизм, правда? Она повесила трубку.

Тогда я уехал, работал в разных странах. Стал «героем». Велика важность! Если ты продал душу, обратно выкупить ее нельзя. Я видел ужасы, от которых у людей волосы вставали дыбом, ехала крыша, а я налаживал свет, выстраивал кадр, нажимал на кнопку и уходил. Щелкал и уходил. Щелкал и уходил. Я ничего не чувствовал. Даже когда схлопотал эту чертову пулю. Ничего.

Прошлой осенью я приезжал в Нью-Йорк на пару недель. У меня там проходила выставка – подобрался хороший материал. Нормальный материал, которым я горжусь. Мария тоже пришла. Мы не виделись десять лет. Она сказала, что мать тяжело больна. Я хотел навестить ее, но Мария сказала, что нельзя. Понимаешь, наша старуха считала, что я убил ее мужа. Она винила меня в этом до самой смерти. Мне было запрещено даже явиться на кладбище в день ее похорон, чтобы попросить прощения. Меня не пустили на похороны. Так она меня ненавидела.

– Но ты не виноват в его смерти! – возмутилась Джуно.

– Может быть, но она хотела, чтобы я страдал так же, как она страдала из-за меня. Ей нужна была причина для ненависти. Потом Мария рассказывала мне, что мать чувствовала вину из-за того, что была плохой католичкой и не пыталась полюбить меня, как родного сына. По словам Марии, она часто говорила об этом перед смертью. Она была уверена, что Бог никогда не простит ей того, что она была мне плохой матерью. Она умерла в убеждении, что ее душа отправится в ад. Мария умоляла ее, чтобы мать разрешила мне прийти. Но она слишком ненавидела меня для того, чтобы примириться и спасти свою – и мою – душу. Это единственный раз, когда она захотела взять меня с собой. Она захотела, чтобы я последовал за ней в ад.