Украли солнце - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Успенская cтр.№ 13

— Чего молчишь? — нетерпеливо повторил Будимиров.

— Иди себе! — сказана мать.

— Смеёшься надо мной? Я специально прилетел, а ты — «иди»?! Говори, что хотела сказать.

В эту минуту вошёл мальчик лет четырнадцати с раздутой холщовой сумкой. Сказал звонко: «Здравствуйте!»

— Что надо? — жёстко спросил Будимиров.

А мальчик весело глядит ему в глаза!

— Учительница прислала бабушке еду, просила покормить, сама зайдёт попозже. — Вынул из сумки котелок и, совсем освоившись, пошёл было к больной.

— Стоять! — свистящим шёпотом осадил его Будимиров.

Мальчик удивлённо повернулся. Совсем не походит этот подросток на тех, кто идёт на демонстрациях мимо трибуны, работает на фабриках и заводах, приветствует его в лагерях и на слётах. Ни страха, ни жажды исполнять приказание. Да он — сам по себе, никак не зависит от него, Будимирова. И вызывает недоумение: как это возможно, почему кто-то живёт по-своему и не боится его?!

— Бабушка — голодная, — стал растолковывать ему подросток. — Я и так опоздал, мы ходили в поход, и не успел принести воды, убрать тут и помыть бабушку Григорий Семёнович будет недоволен, что не накормили вовремя, Магдалина Семёновна расстроится. — Мальчик не понимал. Ничего не понимал.

И он разозлился.

— Она поест, когда я скажу! И еда у нас получше твоей. Видишь три короба на лавке? Ты же выйди за дверь, стань прямо и жди, я тебя вызову.

На лице мальчика появилось недоумение и, наконец, тревога, он поставил котелок на стол и вышел из дома.

Мать села в кровати, спустила тощие жилистые ноги на пол.

— Ребёнка не трогай! — сказала строго, совсем так, как только что он мальчику, и неожиданно этот строгий тон подействовал отрезвляюще: не подчинённый перед ним, не трудолюбка — мать его! Если бы не эта высохшая старуха, и на человека-то уже не похожая, его, Будимирова, не было бы на свете, и ничего не было бы: ни покорных трудолюбцев, ни вот этих, наводящих на всех ужас охранников.

И как же сейчас быть? Старуха упряма. Ей не понравилось его поведение, привыкла молчать, клещами не вытащишь теперь из неё тайну.

Он совсем отвык от нормальных отношений с людьми. Мать равна ему?! Это ощущение — кто-то равен ему! — никак не вяжется с его уже привычным осознанием себя: он над всеми!

— Иди, — сказала мать.

— Покушай, мать. — Будимиров кивнул тому же охраннику, что принёс его матери воду, видно, раньше него сообразившему: мать — это мать.

Охранник вынул из короба каравай окорока, ловко отрезал несколько кусков, положил в чугунок, чугунок поднёс больной, но та даже не взглянула на еду.

Будимиров вышел из дома.

Куда подевался мальчишка? Как посмел уйти?

Григория помянул: мол, недоволен!

И сразу кожей лица вспомнил горячий, стегавший его воздух, когда они с Григорием неслись на графских конях. И впервые за все годы проявилось перед ним лицо графа.

Бойцы Возмездия честно и чётко выполнили свой долг: уничтожили и самих графов, и их жён, и детей, под корень! От их выстрела вместе с отцом, женой и детьми погиб и Гурский, как личный, его, Будимирова, враг.

Всех под корень! Чтобы духу графского не осталось!

Почему же сейчас, ощущая на лице жгущий воздух степи, пожалел: «А зря я его — в расход! Пусть бы подивился самолётам и заводам, любви народной!» Это мальчишеское чувство — похвастаться тем, что у тебя есть. Но для хвастовства нужно, по крайней мере, два участника: тот, кто хвастается, и тот, перед кем хочешь похвастаться. Нужно удивление и восхищение слушателя, иначе хвастовство бессмысленно.

Будимиров пошёл по знакомой тропе в село, в котором жил граф Гурский. Он шёл, и тихо шли с ним вместе все его ночные спутники — риск, кони, Григорий и Дрём.

Когда-то граф насадил между двумя сёлами оливы, акации, кипарисы. Сейчас роща разрослась, превратилась в лес. Лес задерживал ветер и охлаждал лицо.

Услышал сначала едва различимый, потом всё громче звучащий женский голос:

— «Вот вышел сеятель сеять. И, когда он сеял, иное упало при дороге и налетели птицы, и поклевали то. Иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло и, как не имело корня, засохло. Иное упало в терние, и выросло терние, и заглушило его. Иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать».

Их было человек десять — женщина и мальчики с девочками. Они шли по тропе сквозь рощу, отгороженные от него деревьями, навстречу ему. Кто же проложил эту тропу, откуда и куда ведёт она, что это за сеятель, почему так неэкономно разбрасывает общественное зерно — на камень, в терние, позволяет клевать его птицам? Пошёл было через рощу к женщине — заставить её замолчать, не говорить загадками, дать указание, о чём надо рассказывать юным трудолюбцам, открыл было рот — окликнуть и не окликнул.

К женщинам он был равнодушен. С самой первой своей сознательной минуты ощущал особое своё назначение: он пришёл в жизнь повелевать, пришёл разрушить старый мир и построить новый по своему плану. И на пути его — в периоды войн, Великого Возрождения, Строительства и непрекращающейся борьбы — мало встречалось женщин. Они не допускались до тех высот, где решались судьбы страны и его народа. А он… он не опускался до «кухонь», где женщины претворяли в жизнь его распоряжения: наводили чистоту, ткали, носили кирпичи, шпалы, рыли траншеи и растили трудолюбцев. А тут уставился, позабыв обо всём на свете.

Тонкая, дотронешься — переломится. Волосы — ниже поясницы, пепельные, пушистые. Полуулыбка. Прячет радость или тайну? Несоразмерно с лицом большие, подтянутые к вискам глаза, из них свечение. Невозмутимое спокойствие ни от кого не зависящего человека. И будто он летит на коне, против ветра, ошпарен, ветром иссечён.

Она шла очень медленно, точно не шла — плыла. И продолжала говорить, не замечая его, будто он — пустое место, о том, что посеянное на камне не имеет корня и гибнет, посеянное в тернии — бесплодно, ибо обольщение богатства заглушает слово, посеянное же на доброй земле означает слышащего слово и разумеющего… приносит плод во сто крат… Она шла, окружённая своими телохранителями — мальчиками и девочками, и говорила непонятные вещи.

Бойцы Возмездия, самые преданные и смелые, готовые голову сложить за него, исполнить любое его желание, бессильны были помочь ему: объяснить смысл того, о чём толкует Детям женщина, заставить её замолчать, не говорить о вечном — душе, мироздании и суетном, сиюминутном — жажде быть первым, жажде власти. Не могли приказать и обратить внимание на него!

Незнакомые чувства обжигают нутро, как спирт.

Под сомнение ставится мир, который в течение стольких лет он создавал: есть люди, не знающие и не желающие знать о нём, они живут не так, как повелевает он, а по своим, не известным и не понятным ему законам. И есть женщина, о существовании которой он до сих пор и не подозревал. Вот что значит женщина: ты горишь в огне, ты сбит ветром с ног, и не ты — над людьми, над городами и сёлами, а она — над городами и сёлами, над всеми людьми и — над тобой!