Парижская страсть - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Поль Энтовен cтр.№ 22

Анжелика хорошо помнила моего отца. В те времена, когда они встречались, он показался ей человеком сдержанным, который признавался только в любви к живописи и редкостям. Его чувства, говорила мне она, казалось, были поглощены большим несчастьем, которому он никогда не поддавался.

— Уход вашей матери доконал его… Нас, в самом деле, трогало, что мужчина способен еще страдать из-за женщины, которая его бросила…

При этом она по его просьбе поставляла ему девиц, с которыми он себя вел по-джентльменски. Он их водил в музеи, обращался с ними уважительно, и многие из них признавались Анжелике, что немножко влюблены в этого человека с тонкой душой и разбитым сердцем.

— А потом он прекратил мне звонить, и я больше о нем не слышала, кроме как от Сандро, который очень восхищался им…

Она подчеркнула этот последний пункт, как будто для меня было естественно в этом усомниться.

— В сущности, — снова начала она, — вы похожи на него, вы тоже позволили себя убить женщине, которая вас бросила…

Я, значит, изменился настолько, что самые тайные части моего сердца стали доступны для сводни. Я стал прозрачным. Мой самый глубокий секрет был виден невооруженным глазом. Виден женщине, которую я презирал.

Анжелика поняла, что это сопоставление мне не понравилось. Она захотела извиниться.

— Конечно, Аврора не такая, как другие женщины. Она своеобразная. И потом, у нее своя специализация…

Она уронила это слово, как роняют платочек, точно зная, что тот, кому этот жест предназначен, ринется и подхватит муслиновый клочок на лету. Мне даже не нужно было ее расспрашивать…

— Нет! Ни в коем случае! Это уже профессиональная тайна…

Может быть, конверт в этот день был слишком тонким? Или за эту специализацию ей полагается отдельный конверт? Но она ничего не хотела слышать.

Тогда мне пришла мысль показать ей бывшую при мне странную фотографию Авроры с завязанными глазами. Я опасливо протянул старухе фото. Она посмотрела на него взглядом знатока. Молча. Что это означало?

Она поднесла к носу платок. Ее кровотечения возобновляются? Она захотела подняться в свою комнату.

Она все-таки поняла, что у меня на уме.

— Вы хотели бы ее снова увидеть, не правда ли?

Я не мог ответить на этот вопрос, потому что ни разу не отважился задать его себе.

Тогда Анжелика вынула записную книжку. И аккуратным почерком вписала туда мое имя.

Мой отец был похоронен под фиговым деревом на маленьком кладбище в Вильфранше. Это непримечательное место, куда добираются по крутому склону с дороги на Монте-Карло. Там ничего нет, кроме обыкновенных могил, мраморные надгробия которых выровнены по склону. Ветер доносит туда запах сосен и резкий звон колокола, отбивающего часы и четверти часа.

Трудно было вообразить более скучное место упокоения для человека, в чьей душе жила столь высокая тяга к красоте. Но он умер недалеко отсюда, и я хотел похоронить его вблизи от места гибели. К тому же поблизости был дом Орсини, куда я приезжал и намеревался часто приезжать впредь. Впрочем, если бы я хотел увековечить не его, а свою ему преданность, я бы построил ему красивый мавзолей на холме, в Тоскане, которую он считал земным раем. Так, во всяком случае, я рассуждал, узнав об аварии.

Впервые после гибели отца у меня появилось желание побывать на его могиле — оттого ли, что мне только что рассказали, от удивления, что он замешан в мою историю, от сдержанной стыдливости? Это сыновнее желание меня обескуражило. Я был смущен, явившись к этому человеку, чье наследство я с удовольствием проматывал. Но мертвые нас не упрекают. Только мы иногда упрекаем себя как бы от их имени.

Впрочем, намека Анжелики было достаточно: мой отец, как и я, страдал из-за женщины, любимой и исчезнувшей. До сих пор мое несчастье представлялось мне уникальным. И я даже не понял, что это страдание, которому мне было так необходимо придать смысл, может возродить меня. Было ли это то, что я чувствовал, когда моя мать сбежала? Мне было стыдно прибегать к таким примитивным средствам. Но до чего не дойдешь, когда страдаешь! И зачем бы мне отказываться от анализа обстоятельств? Я вспомнил поток неясных эмоций, которые захлестнули меня с появлением Авроры. Это зеркало, которое создало у меня впечатление, будто я ее знаю. Этот поток, который в ее присутствии увлекал меня к давно покинутому берегу Выходит, эта женщина одним своим существованием могла бы вернуть меня в мое прошлое? Как было бы приятно думать, что я любил ее за это. И что поэтому я должен был ее потерять. Мой ум, увы, был устроен так, что у меня даже на это не хватало наивности.

Я сидел под фиговым деревом. Неверующий, я молился за моего отца, но думал о себе. В этой тоске, вызванной ушедшими женщинами, с которой я должен был смело бороться и которую я так часто воспринимал как оскорбление, нанесенное мне одному, я неожиданно почуял дух соучастия и сговора. И этот мужчина, от которого я держался на расстоянии, приблизился вдруг ко мне, живой, чувствующий. Он понимал меня. Он, может быть, завещал мне больше, чем свои коллекции — свою манеру страдать и любить. Он защищал меня. Я хотел бы с ним поговорить. И я хотел бы, чтобы он меня узнал как можно ближе.

Аврора уходила из моих мыслей постепенно. Сначала ее лицо. Потом жесты. Потом тело. Туман похищал ее у меня. Она постепенно в нем растворялась. Я уже мог смотреть на церковь, не вспоминая о той, где я впервые увидел ее слезы. Ходить по улицам, не испытывая желания, чтобы она появилась и взяла меня за руку. Плавать, не боясь, что она уже не ждет меня на пляже. Мое наваждение откатывалось, как волна. Мое любопытство набиралось терпения. Тонкая петля тоски больше не душила меня без причины, когда я выходил из воды. С каждым днем я все слабее ощущал эти рубцы — будто они остались на чьем-то чужом теле.

Орсини, должно быть, по моему образу жизни, заметил, что воспоминание об Авроре отодвинулось. Тогда он, с поначалу непонятной мне целью, вздумал его оживить. Я был на веранде, утром, когда он подошел ко мне с озабоченным видом.

— Я только что говорил с Анжеликой, мы беспокоимся о тебе. Я идиот, что говорю это тебе, но, если ты хочешь, она может тебе помочь снова увидеть твою отвратительную…

Он действительно сказал «отвратительную»? Я в этом не был уверен.

— Пришло время закрыть счет, — снова начал он. — Так будет легче… Но без глупостей, хорошо? Не вздумай увязнуть в этом еще на полгода…

Почти сразу же, не меняя тона, он добавил, что англичане скоро уедут.

— В конце концов, может быть, ты прав, что отказался продать им твоего Ватто…

И, улыбаясь, покачал головой, как тогда, в салоне, где мне назначала свидание Аврора.

У Анжелики было заведено в середине августа, — как она говорила, «в честь праздника Святой Девы», — собирать всех своих друзей на красивой вилле, которую ей уступали ради такого случая. Это была вершина сезона. Сводня к этому подходила со всей ответственностью. Сама, никому не доверяя, составляла приглашения, адресуя их тридцати тщательно отобранным мужчинам. В этот день она вызывала своих подопечных, особенно новеньких, чтобы каждый мог познакомиться с ее маленькой семьей. На этом празднестве не все мужчины непременно были клиентами и не все девушки продавались. Здесь смешивались давние знакомые, новые гости и старые польские дамы, которые, вспоминая родителей Анжелики, еще обращались к ней «княгиня», не сомневаясь (по крайней мере, она так говорила) в ее новой профессии. Орсини никогда не пропускал этого праздника и на этот раз настоял на том, чтобы я его сопровождал. Его настойчивость сопровождалась обещанием помочь мне увидеть Аврору, и я был уверен, что встречу ее на празднике. Но ее там не было.