И жили долго и счастливо - читать онлайн книгу. Автор: Пенни Маккаскер cтр.№ 11

— Поэтому вы считаете, что я лгала вам? — спросила она, доставая сандвичи и яблоки, затем взглянула па него с вопросительной улыбкой.

На мгновение Чейзу показалось, что она и впрямь что-то скрывает, но ее солнечная улыбка уверила его в обратном.

— Я только хотел сказать, что вы позволили мне выставить себя полным идиотом, прежде чем соизволили объяснить, кто вы на самом деле.

— Я ничего такого не планировала. Вы сами в этом виноваты. Хотя я не стану отрицать, что мне было достаточно забавно наблюдать за тем, к каким вы приходите выводам.

— Это не меняет дела, ведь вы оказались не тем, за кого я вас принял.

— Почему? Потому что женщина из Нью-Йорка, оказалось, умеет готовить и убирать в доме? Потому что я не гнушаюсь тяжелой работы? Или потому что одной темной ночью я не забралась к вам постель и не одержала победу над вами?

Чейз тяжело задышал, предпочитая не отвечать на заданные вопросы, особенно на последний.

— Я так понимаю, до сих пор вы вскарабкивались на степы. Черт возьми, в небоскребе, в котором вы живете, наверняка больше народа, чем на десять квадратных миль здесь. Тишина и одиночество не идут на пользу тем, кто к ним не привык. Но вы не такая.

— Откуда вы знаете? — парировала она.

Чейз обвел ее взглядом.

— Вы не похожи на человека, страдающего от недостатка общения.

— Вы ведь ничего не знаете, Чейз. Можно быть более одинокой в многомиллионном городе, чем будучи предоставленной самой себе, находясь в самой большой глуши. Вот почему я делаю все возможное, чтобы быть в согласии с собой, и поэтому я веду дневник. Когда мое сердце живет в согласии с собой, я не чувствую одиночества — даже если я совсем одна.

Она опустила глаза и увидела, что измяла весь сандвич.

Положив его на пакет, она снова внимательно посмотрела па Чейза. Ее мягкие карие глаза затуманились грустью, а чувственные губы сжались. Чейз почувствовал, как что-то защемило в груди.

Ей было больно. Ему тоже. Чейз уже давно не вспоминал, как ему больно.

— Интересная теория, — сказал он, ненавидя себя за то, как безразлично прозвучали эти слова. Воспоминания тяжестью легли на его сердце.

— Это не теория, Чейз.

— Разве? Я уже говорил, что не могу себе представить, что вы одиноки. — Эти жестокие слова легко слетели с его языка, но ему пришлось отвернуться, чтобы не видеть обиду в ее глазах.

Джо легла и повернулась на бок спиной к нему. Закрывшись от него.

Несмотря на злость, Чейз не преминул воспользоваться возможностью впиться глазами в ее худощавое стройное тело. Ее поношенные, вытертые джинсы были не плотнее сатина и подчеркивали каждый изгиб ее тела, давая волю воображению Чейза дорисовать скрытые секреты.

В разгар его борьбы с желанием положить руку на ее бедро, коснуться губами ее затылка, который прикрывали постоянно растрепанные волосы, она повернулась на другой бок, затем посмотрела на него с глубоким вздохом.

— Здесь красиво. Я буду скучать по этим местам, когда уеду. И больше всего по небу. Вы когда-нибудь были в Нью-Йорке, Чейз?

Ее вопрос звучал как издевка над его прошлым, но она говорила так спокойно, а выражение ее лица было таким открытым. И хотя он был очень зол, у него хватило сдержанности признать, что она спросила об этом, просто чтобы поддержать разговор.

Он наклонил голову, радуясь тому, что она смотрела в небо и не заметила, как напрягся каждый мускул его тела. Откуда ей было знать, что Нью-Йорк ассоциировался у него с предательством, с болью. Но не от потери любимой женщины, а оттого, что мечта всей его жизни была жестоко и безжалостно разбита.

— Когда смотришь вверх в Нью-Йорке, видишь лишь кусочки неба между небоскребами. Даже в Центральном парке горизонт резко очерчен камнем, стеклом и сталью. Здесь можно увидеть будущее. — Джо глубоко вдохнула, как будто пытаясь втянуть в себя воздух, окружавший их.

Чейз очень хорошо понимал, что она чувствует. Эта земля стала для него спасением много лет назад. После жаркого, изнурительного лета в Нью-Йорке, где дышать приходится выхлопными газами машин, а вокруг злые голоса миллионов людей, замкнутых в нескольких квадратных милях, Вайоминг показался ему раем, мечтой, которая, казалось, способна была заменить ту, которая его предала.

Он взглянул на горный хребет под названием Биг-Хорн, чуть затуманенный расстоянием и необычной для весны жарой, которая накаляла окрестности Вайоминга. Тонкий запах весенних цветов, гулкое жужжание насекомых и дрожащие трели птиц успокоили его, как успокаивали когда-то.

Его удивляло, что такая женщина, как Джо, наслаждалась такими простыми радостями.

— Почему же вы живете там, где вам не нравится?

Она пожала плечами:

— Там держит меня карьера. Когда становится совсем невыносимо, я удираю из города. Обычно я езжу к океану, но я рада, что на этот раз приехала сюда.

— Почему?

— Океан поднимает дух, в нем мощь и непредсказуемость стихии. Но он беспокоен, все время в движении. — Она посмотрела в сторону гор, которые были для Чейза домом всю его жизнь. — А здесь… земля — в ней постоянство и сила. Она существует века и будет существовать еще столько же после того, как мы с вами превратимся в прах. Мысль об этом дает мне силы, как будто, пока я стою на твердой почве, я действительно способна перевернуть мир.

— У меня такое впечатление, что вы можете найти вдохновение в чем угодно.

— Когда-то это действительно было так. — Она вздохнула и вновь отвернулась.

В ее голосе прозвучала такая грусть, что Чейз не сдержался.

— Что случилось? — спросил он мягко.

Она не ответила. Он заглянул через ее плечо и увидел, что глаза ее закрыты, а дыхание стало спокойным и ровным.

Джо спала, тем самым обезопасив его от последствий глупого любопытства. Он должен был удовлетвориться тем образом, который сам нарисовал себе: Джо могла остаться для него женщиной с соблазнительным телом и сомнительными взглядами.

То, как она терпеливо выполняла все задания, не жаловалась на усталость и грязь, в которой ей приходилось копаться, можно было оправдать только ее желанием усыпить его бдительность и превратить его в слепого болвана.

Но это не объясняло того, что происходило с его мастерской. С тех пор как он запретил ей входить туда, Чейз ждал, что она начнет задавать ему вопросы. Но, насколько он знал, она никого ни о чем не спрашивала. Где же было ее женское любопытство? Где эта отвратительная женская манера совать нос во все тайны жизни мужчины, пока наконец у него не останется абсолютно ничего, принадлежащего только ему.

Почему она не жаловалась на то, что ее ногти сломаны, кожа потрескалась, а на ранчо ужасно грязно? Чейз заставлял ее торчать по колено в лошадином навозе и делать другие не менее мерзкие вещи. Она выполняла все безропотно.