Больше чем любовь - читать онлайн книгу. Автор: Дениз Робинс cтр.№ 11

Я знала, что должна согласиться в этом со своей практичной подругой, но в глубине души не верила ей. Да, разумеется, этим трудно заработать деньги… если только ты не первоклассный специалист. А я? Что умею я? Взять всего лишь несколько аккордов? А в Хоули-Уэй у меня вообще не было возможности подойти к инструменту.

Я спрятала портрет Бетховена в своем шкафчике и иногда заглядывала туда и смотрела на него, стараясь вспомнить некоторые темы, особо взволновавшие меня, из Пятой симфонии. Но я приняла философию Рут и выбросила из головы идею стать музыкантом. Я решила, что в этой жизни мне дано только слушать, ценить музыку и наслаждаться ею.

И тем не менее я пообещала себе: как только окажусь на свободе, я начну писать. Я должна заниматься творчеством любого рода, иначе просто умру. Я никогда, никогда не смогу стать стенографисткой в офисе.

В начале марта следующего года, сразу после моего дня рождения, я покинула Хоули-Уэй. Я никогда не забуду этот день. Ночью выпал снег и покрыл белым, сверкающим одеялом уродливую асфальтовую площадку перед входом в монастырь, небольшую лужайку и дорожку. Даже черные деревья с обрубленными ветвями под снегом вдруг преобразились, сделавшись похожими на карнавальных персонажей, участников какого-то величественного действа.

Сняв с себя эту ненавистную униформу, я чуть не задохнулась от восторга — никогда в жизни мне не нужно будет надевать ее снова. И вот я стою в блекло-коричневом пиджаке, синей юбке с заплатками. На голове — уродливая, поношенная желто-коричневая шляпка из фетра. К этому добавлены вытертые перчатки, тоже коричневого цвета, и сумочка из египетской кожи с кисточками (полагаю, монашки считали это верхом изящества). В сумочке лежит хрустящий банкнот в один фунт и немного серебра. Именно эту сумму выдавали воспитанницам перед выходом из монастыря.

Плюс к этим сокровищам — коричневое твидовое пальто. Одним словом — нищая девчонка, которая только что вышла из благотворительной школы. И еще нужна работа. Монашки подыскали, конечно, кое-что. Мне предстояло начать карьеру машинистки в большом офисе на Фарингтон-стрит за тридцать шиллингов в неделю. Должность эта считалась хорошо оплачиваемой, да и у фирмы была достойная репутация. Комнату для меня нашли в Эрлз-Корт, не так далеко от места службы. Моя хозяйка оказалась выпускницей той же самой благотворительной монастырской школы, которую закончила я. Мать настоятельница считала, что мне в столь нежном возрасте нужна рядом женщина постарше, что-то вроде опекунши.

Старый друг и адвокат моего отца вдруг написал письмо в монастырь и передал с ним для меня матери настоятельнице двадцать фунтов, чтобы та передала мне эти деньги по первому моему требованию.

Мать настоятельница поцеловала меня на прощание, затем сказала:

— Надеюсь, ты сможешь стать счастливой, Розалинда.

— Благодарю вас, — ответила я.

Наконец я оказалась за воротами Хоули-Уэй. Мать настоятельница вызвала такси и лично заплатила водителю. Машина повезла меня в Эрлз-Корт.

Под снегом Лондон выглядел белым, нарядным и веселым. Несмотря на мой нищенский наряд, отсутствие денег и понимание того, что в этом мире нет ни одного человека, который любил бы меня и ждал, я просто задыхалась от ощущения невероятного счастья. У меня был… портрет Бетховена, который лежал рядом с фотографиями моих отца и матери. И еще немного денег. Теперь я могла пойти и навестить Энсонов в любой день. Моя дорогая подруга Маргарет тоже иногда писала мне. Из Найроби от нее регулярно приходили письма. Она и ее мать никогда не забывали поздравить меня с днем рождения или с Рождеством.

Поэтому я была все-таки не одна… И еще у меня были замечательные планы… Я собиралась сделать столько всего… Но сначала было необходимо заработать хотя бы немного денег. Я начну писать и посылать свои рассказы в разные газеты и журналы, чтобы сделать то, чего мне очень хотелось. Прежде всего я куплю себе билет на какой-нибудь концерт или балет.

Такой я была в марте 1925 года, когда мне только что исполнилось семнадцать, и я собиралась жить в «большом мире». Но стоит ли жалеть человека, который ни в малейшей степени не испытывал жалости к себе? И был при этом счастлив. Иллюзии питали меня, и я верила, что свободна.

Еще придет время, и я сделаю горькое открытие, пойму, что мы никогда не свободны… Мы только переходим из одного состояния несвободы в другое.

Дом миссис Коулз был частью большого и убогого полукруга зданий, плотно прилепившихся друг к другу недалеко от Кромвель-роуд. Черный дымоход, засыпанный золой, и единственное дерево — липа, пышно называемая «садиком», темный и грязный подвал — вот нехитрое обиталище, где мне предстояло поселиться. Окна не мылись так давно, что их уже покрывала тонкая пленка сажи, грязи и пыли. На стенах, оклеенных выцветшими голубоватыми обоями, в некоторых местах виднелись пятна сырости и плесени. Над камином висело изображение пышногрудой и розовощекой красотки, вероятно, с какой-нибудь коробки конфет или нижнего белья, томно закатившей глаза к небу. В руках она держала букетик лилий, перехваченный ядовито-розовой ленточкой. На кровати лежала отпечатанная на серой бумаге инструкция для жильцов.

Но для меня ничего этого не существовало, не имело значения. Ведь был кран с холодной и даже горячей водой — невероятное удовольствие.

Мрачное жилище, похожее на склеп, казалось невиданной роскошью для меня. А миссис Коулз настоящим ангелом доброты. Она и в самом деле была очень доброй женщиной, и мне очень повезло, что я попала именно к ней.

Уинифред Коулз была старше меня на двадцать лет, происходила из очень бедной семьи, и в монастыре ее обучили работе горничной и кухарки. В моем возрасте она прислуживала на кухне в большом доме на Гросвенор-сквер. Вскоре она научилась очень хорошо готовить, стала поваром в том же доме, и ее зарплата значительно выросла. На эти деньги можно было совсем неплохо жить. Через несколько лет она вышла замуж за дворецкого. Вместе они смогли купить несколько квартир, которые стали сдавать внаем. Но мистер Коулз очень быстро умер, а его жена решила продолжить их дело.

Ее грудная клетка то и дело сотрясалась от приступов бронхиального кашля, и маленькие добрые голубые глаза мгновенно увлажнялись слезами. Она никогда не заглядывала в далекое будущее. В то же время благодаря своей практичности и наличию здравого смысла Уинифред копила деньги на старость. В своих мечтах она видела себя владелицей небольшого хорошенького домика. И никаких жильцов. Только большой серый кот и розы.

— Тогда ты сможешь поселиться со мной навсегда, Рози… — приговаривала Уин и добродушно посмеивалась.

Она всегда называла меня только Рози. В сознании Уин я заняла место ее ребенка, которого она так никогда и не родила.

В течение нескольких первых месяцев нашего знакомства Уин порой сердилась на меня, считая, что я слишком боюсь людей, чувствую излишнюю неловкость при общении с ними. Иногда она просто выпихивала меня из дому, пытаясь заставить пойти на прогулку с каким-нибудь молодым человеком. Внушала мне мысль, что надо наслаждаться жизнью.