— Дружу я с Данутой. Идея возникла несколько недель назад, а сегодня, насколько мне известно, подписано предварительное соглашение: для всей фирмы — большая работа.
Харальд тут же отступил на дальний план, поскольку Доминику вовсе не хотелось о нём говорить. А вот беседа с Майкой о предстоящей работе казалась весьма привлекательной, как и перспектива солидной опоры под будущие конструкции. Сразу стало легче на душе.
Майке полегчало ещё больше. Правильно сделала, что не поминала Вертижопку. А ведь как хотелось сообщить Доминику о предпринятых им по причине дикой ревности действиях. Рассказать, как он кидался с саблей на соперника, осмелившегося покуситься взглядом на драгоценную нимфу. Жуть, как подмывало! Сдержалась. В этом доме и в это время Вертижопки не существовало.
И разве это нельзя было считать маленькой, но победой?
В тот вечер Доминик опять забыл о раскладушке.
* * *
А в доме Гжеся тем вечером в тёплой компании Казика и Мунди сидел кислый Шимек. Да и как не киснуть…
Надо ж было тому рыкающему буйволу подвернуться! Ведь он, Шимек, уже практически достал кнутом свою жертву. Замахнулся уже, но понял, что кто-то ещё там есть, кто-то его видел, вот рука и дрогнула! Только в другой раз он больше не лажанётся, не станет подставляться. Хоть и ненавидит эту лахудру до смерти, а по её милости не сядет, этого ещё не доставало. Раз пронесло, подфартило — ни одна собака не связала его с трупом в лесу: к Зене у него никаких претензий не было, как и у неё к нему. Но по второму разу может и не прокатить. Не стал судьбу испытывать, смотался. Ничего не попишешь.
Шимек вернул на стоянку при телестудии одолженную «хонду», прежде чем хозяин её хватился (а лучше сказать — даже не заметил, что сделал такое одолжение). Башка в шлеме, чёрная куртка — кто допетрит, что это не Замбжак? Тот на весь день увяз — как раз его сцены снимают, да и вообще там такой бардак, всегда можно куда-нибудь запропаститься…
И опять стерва вывернулась без ущерба для здоровья. Но он её прищучит, сядет на хвост и улучит момент, даже если на телевидении всё кончится. На стройку вон подрядится вместе с Мундей и Казиком — ведь эта паскуда там ошивается. Уж он теперь с неё глаз не спустит!
Формально собрались по пиву, в натуре усидели уже вторую пол-литру под ливерную с солёными огурчиками — разлюбезный закусон. Гжесь притворялся, якобы ничего особенного, пьют, как обычно, но на самом деле был жутко вздрюченный. Сценарист, похоже, намеревался дать ему роль со словами. Конец молчанию! Текст, правда, отличался предельной лаконичностью и состоял всего из одного слова «линяй!», зато повторённого три раза, а это, как ни крути, шаг вперёд в карьере. В артистических кругах! Шимек артистических амбиций не проявлял и приятелю не завидовал, хотя и с поздравлениями не лез. Переживал свою невезуху.
Ненавязчиво и вроде как для поддержания разговора спросил сопляков о той стройке. Как, мол, работается? Притворная вежливость окупилась сверх всякого ожидания, узнал прямо-таки сногсшибательные вещи.
Работа — фигня, пока в основном копают, зато развлекуха! Что-то там нечисто: то у одного, то у другого задницу прихватывает. Раз настоящей стрелой пальнули (ловко умолчали в кого) — мягкое место поранила и джинсы порвала. Другой раз кошёлка одна на колючую проволоку плюхнулась, да легко отделалась, больше крику было. А самый улёт — это та, про какую Шимек спрашивал. Прикольная, как незнамо что, персонал её Вертижопкой кличет, сами слышали…
Шимек опрокинул рюмку, слава богу, пустую, ведь пили за успехи Гжеся, как приличные люди, не из каких-нибудь стаканов или чего похуже, а из настоящих рюмок. До сих пор равнодушный к застолью Шимек теперь оживился. Раз она из персонала, то что там делает, не лопатой же махает?
— Её водопроводчик за собой таскает, они всё с речкой валандаются, — пояснил Казик. — А она вроде секретарши, с бумагами носится. В смысле с чертежами. А махает она совсем другим, зад у неё, что твой вентилятор, мужики охреневают.
— И каждый день такое?
— Не совсем, но почти.
— То-то им эта работа так в кайф! — позлорадствовал Гжесек.
— А когда её нет, где мужики охреневают?
— На фирме, небось. Проектное бюро у них — здоровенное, по всем делам. И эти, как их там… технический персонал… туда-сюда по этажам носятся, километры наматывают.
— А ты откуда знаешь? — удивился Мундя.
Казик охотно объяснил. Интересно ему, любит с народом поболтать — всё развлечение. А о Вертижопке больше всего языками чешут. Самый лакомый кусок для сплетен.
Об этой вентиляторной Шимек знал побольше собеседников, но никак не удавалось разведать, где проклятущая сука работает и живёт. Что на стройке бывает, уже не новость. А вот где ещё? Казик вдруг сделался для него самым интересным на свете пацаном.
Шимек перестал киснуть, оживился, к нему вернулись энергия и целеустремлённость, а главное — ненависть. Казик, польщённый вниманием старшего товарища, пообещал нарыть как можно больше…
* * *
О Вертижопкином несчастье Зютек не имел ни малейшего понятия вплоть до следующего дня. Зол был на неё, как чёрт: мало того, что побросала чертежи, да ещё умудрилась потерять самый важный, где были нанесены последние изменения.
Однако, что удивительно, аппетита не потерял. Очаровательная природа речки здорово давала себя знать, Зютек жутко устал и проголодался. Из последних сил внёс изменения в проект, ксерить не стал — пусть паршивка поработает! — и поехал домой.
При одной только мысли, что мог бы там застать свою неземную любовь, ему стало худо. Пребывая в состоянии некоторого отупения и расстройства, он почему-то отключил домашний телефон, позабыв, что мобильник оставил в офисе, затем нырнул в холодильник, а потом заглянул в морозильник.
В холодильнике обнаружилось пиво, а в морозильнике нечто, что сразу опознать не удалось, но явно съедобное. Понюхал. Пахло слабо, но вкусно и знакомо: говяжьей вырезкой в грибном соусе. На пластиковом контейнере прочёл: «Жаропрочное. Микроволновая печь — 10–12 минут».
Ни о чём не думая, Зютек сунул еду в микроволновку, налил себе пива и уставился на зажужжавшее устройство. Минут через пять он сообразил, что не мешало бы помыть руки, и отправился в ванную. Мыло выскользнуло из рук и усвистало, разумеется, в самый дальний угол, за стиральную машину. Пока доставал, споласкивал и вытирал, микроволновка запищала.
Зютек извлёк мясо и принялся за еду.
Боже, какое это было чудо! С каждой ложкой, а он орудовал ложкой, помогая себе очень сухой коркой хлеба, внутри у него всё менялось. Злость на Вертижопку стихала, да и сама Вертижопка бледнела и расплывалась. И что ему втемяшилось в башку так за ней носиться? Совсем сбрендил, не иначе сглазили. Спрашивается, что в ней такого? Пресловутый ветряк? Вот уж глаза намозолил! Зютек только теперь дал себе отчёт, как его раздражали в последнее время вертлявые ягодицы. И это от них, ягодиц этих, он до такой степени сдурел?