Похищение Данаи - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Соловьев cтр.№ 42

— Тебе есть куда, — тихо сказала Галя. Меня поразило, что она даже не попыталась опровергнуть мои обвинения.

— Взял бы тебя с собой, да нельзя: кто ему передачи будет носить?

Тут она и влепила мне оплеуху, которая больше напоминала боксерский удар. Сила в ней не женская, еле устоял. Понятно, тут же дал ей сдачи. Только вместо того чтоб смазать по физии, повалил на кровать и сдавил шею — у каждого своя метода. Она что-то пыталась сказать, но слов было уже не разобрать, шип вместо голоса, задыхалась, хрипела, — а каково Лене?! Отмщение, и аз воздам! Слишком ты что-то сегодня раскудахталась, Курва Матвеевна! Сучка течная! Фифа! Змея подколодная!

Как я ее ненавидел! Мой слух уже улавливал хруст шейных позвонков, который вот-вот раздастся. И я бы задушил ее, если б не почувствовал вдруг сильнейшее желание. Расслабил железную хватку, слизнул слюну, что текла у нее по подбородку, и стал целовать, ласкать-раздевать, а потом всадил ей свой двадцатидвухсантиметровый. И почти сразу же кончил. Никогда не испытывал такого острого наслаждения.

Она лежала подо мной как труп, недвижно, лицо побагровело, остановившийся взгляд, глаза как при базедовой болезни. И ни звука, как в немом кино, хотя из всех девок, каких знал, самая озвученная в сексе: орет благим матом. Внутри у меня похолодело — этого еще не хватало! Выходит, я даже не садист, а труполюб? Вспомнил вдруг, как боялась она щекотки, но то было еще в ее девичий период, а щекотливость, говорят, после дефлорации проходит. Попробовал все-таки — слава Богу, открыла глаза, но смотрела на меня не узнавая. Похлопал ее по щеке, возвращая пощечину. Тут она окончательно пришла в себя и быстро задвигала бедрами, освобождаясь от меня.

— Зверюга, — сказала, оправляясь.

Кажется, она не совсем понимала, что чуть было не последовала за Леной и Никитой, принимая то, что произошло, за дикий секс.

— А помнишь, как мы первый раз, в Дубровнике… — сказал я, когда она вышла из ванной.

— Ты был тогда другим.

— Ты тоже.

Она заплакала, но я снова не допустил себя до жалости, вспомнив, как именно по этой причине дал Саше улику против себя.

— Не дури — глаза даны нам не для слез, — нравоучительно сказал я. Ну, мне пора. — Что действительно было так. — Зачем ты пришла?

— Я видела Бориса Павловича той ночью.

— Той ночью?

— Ну да. Когда убили Никиту. Встретила около мастерской.

— Это когда ты прибежала за нами?

— Нет, после. Когда вы с Никитой ушли.

— Ты была у него в мастерской? Зачем?

— Испугалась. Потому что у него ключ от нашей квартиры. — И тут же поправилась: — От Сашиной. Вот я и пришла забрать. Как бы чего не вышло.

— А как там оказался Борис Павлович?

— Откуда мне знать? Он садился в машину. Там были еще трое. Я успела заметить.

— А они тебя?

— Не знаю.

— Ты видела Никиту?

— В том-то и дело, что нет. Никак не ожидала застать там Бориса Павловича. Вот и потопала назад. Решила, что с ключом — это мои страхи. Тем более можно закрыться на крюк. Что мы и сделали той ночью. И все последующие.

— И сразу же домой?

— Не сразу. Побродила с полчаса по Гавани, подышала морским воздухом, юность вспомнила, всплакнула. Вернулась — было около пяти. Саша уже спал.

— В таком случае ни у тебя, ни у Саши нет алиби на эти три часа.

— Ни у Бориса Павловича.

— Ты хочешь сказать?..

— Ничего я не хочу сказать! Но ты же понимаешь — они там в гэбухе не только поездками за рубеж занимались. Мокрые дела — тоже в их ведомстве.

— Тебе виднее, — не удержался я. — Только зачем им было Никиту мочить?

— Чтоб забрать картину.

— Они могли это сделать и легальным способом, — сказал я и на какое-то мгновение задумался. — Но не сделали. Не успели.

— Или для того, чтоб приписать потом убийство кому-нибудь из нас. Тебе или Саше. Или мне.

— Слишком сложно для них.

— Ты недооцениваешь Бориса Павловича. Он неинтеллигентный, но умный.

— Тебе виднее, — повторил я, но Галя никак не отреагировала.

— Это к тому, что ни у кого из нас нет алиби на эту ночь. Выходит, нельзя шить это убийство кому-нибудь одному, если и у других рыльце в пуху.

— Об этом я как-то не подумал. Ты готова подтвердить это при свидетелях?

— Да.

— Спасибо.

— Не ради тебя — ради Саши. Мне кажется, они меня ночью засекли. Выходит, у Саши нет алиби. Но и у них тоже нет! Что им стоило вчетвером одного? Никиту мне совсем не жалко. Нисколько! Кто б его ни убил.

— А мне жалко. Кто б ни убил. Даже если я. Все равно жалко. Какой ни был, хоть мешок с дерьмом, но теперь он — жертва.

Жалко или не жалко? Жалость — самое противоестественное из человеческих чувств: жалея других, предаешь себя. Вот почему я придавил в себе сочувствие: нельзя встать на сторону всех сразу, а кто встанет на мою? Если я не за себя, то кто же за меня?

С трудом открутился от Гали — вышли из гостиницы вместе, но тут же разошлись. Успел заметить растерянное лицо сидевшего у нас на хвосте следопыта, который выбрал, понятно, меня. Мог бы, конечно, потерять его в одном из проходных дворов, которые помнил здесь во множестве, но остановился на некрополях Александро-Невской лавры, по которым студентом водил экскурсии, выслушивая идиотские вопросы провинциалов. Двухсотлетняя русская история взывала ко мне с могильных эпитафий, но я остался глух и слеп. Забыв о «хвосте», предался меж мраморных надгробий воспоминаниям о невозвратной юности, похороненной где-то здесь, почему и показалось мне кладбище живым по сравнению с городом мертвых, Санкт-Петербургом. Живые и мертвые поменялись местами, и не было меня ни среди тех, ни среди других. Остро вдруг ощутил свою непричастность ко всему. Выпал из времени, как птенец из гнезда.

Похоже, мой «хвост» тоже увлекся мрамором, тем более был здесь скорее всего впервые. Пока он обалдело разглядывал многофигурную композицию на могиле Турчанинова, я перебрался тайным лазом с одного некрополя на другой, с Лазаревского кладбища на Тихвинское, а оттуда уже прямым ходом обратно на площадь — и был таков. Оглянулся по сторонам, пытаясь в случайном прохожем угадать филера. А то, что под колпаком, — теперь уж никаких сомнений. Не мота-путь ли прямиком в американское консульство и попросить там политическое убежище, пока не поздно? Или двинуть сперва на Почтамт? Там и начались мои телефонные муки. Час я ждал Тбилиси и полтора — Стамбула. Из столицы Грузии мой друг уже отбыл, в столицу Турции еще не прибыл. В конце концов вышли через Афины на Остров, и когда я услышал голос Наджи, у моих ног заиграли эгейские волны, немые лягушки с античных монет нарушили многовековое молчание и устроили концерт в мою честь, я спустился на скоростном лифте в заброшенную шахту, в мои будущие владения и, ликуя, полетел на крыльях любви к моей красавице, а потому не сразу усек некоторую напряженность в телефонной трубке, но отнес ее на счет несоответствия между моим восторгом и его деловитостью. Плюс мнительность как результат моих питерских злоключений, которые подходят к концу. А то, что Наджи отдал картину на экспертизу, — было б странно, если б он того не сделал.