Частное расследование - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 81

Так. Далее. Турецкий с помощью своего стажера С. М. Седых наводил уйму справок. О Грамове и обо всех оставшихся родственниках. Ну, это ясно: вопрос наследства. Нет, не только, и об Иванникове, и о Чудных, и о Невельском. С чего он вышел на эти лица?

Иванников с Чудных работали с отцом его жены. И вдруг исчезли, ушли работать в МБ. Они могли быть в курсе дел, финансовых дел, покойного тестя: валютные гонорары за зарубежные издания, бывает, кормят потом наследников довольно сытно, и не год, не два. Тут интересы объяснимы.

А почему он вышел на Невельского? А на Невельского из-за этой дурацкой квартиры — раз, и через этого пьяницу, патанатома Ефимыча, — два. Ефимыч его заложил после беседы. Беседа у них состоялась в морге. И что из этого? Да тоже как будто бы ничего. Поймав Ефимыча на подлоге, Турецкий обязан был бы заявить, завести на Ефимыча дело. Он поступил так? Нет. Почему? Турецкий всегда был дотошен, принципиален. А тут? Либо задумал что-то, либо наплевать. А может, просто собирал компромат на Невельского, чтоб, шантажнув, вышибить Альберта из грамовской квартиры? Может такое быть? Да, очень может. Я сам бы лично так и сделал бы. Вот не останься мне квартира от отца, виновником чьей смерти был Турецкий, между прочим.

Он, собственно, и поступил затем согласно этим целям: пошел прям в гости к Невельскому. Но дома не-застал. Крутился возле квартиры, когда Алина Суханова, дочь Невельского, застукала его. И до сих пор все сходится. И все спокойно.

Но здесь-то начинается кошмар! И первый пункт кошмара — Алина. Во-первых, она сомневалась, что это точно был Турецкий. Как она сказала? «Турецкий, вылитый. Но вроде и не он. Сгорбленный и лет на десять постаревший, как мертвый. Да и вдобавок хам трамвайный». — «Так все же он или не он?» — «Он! Но не знаю, точно не скажу!»

Вот это да! Сам и не сам?! Как понимать? Турецкий ведь не Дмитрий-самозванец?

Ну хорошо. Пока опустим, до конца не уточняя.

Что происходит далее?

Алина Альбертовна Суханова отрезает сама себе левую руку.

Всего-то навсего.

А почему же? Почему? Прекрасно помню, как она, уже в госпитале, придя в себя после потери крови, после операции по формированию жульти, сшивания сосудов, объяснила это отцу, склонившемуся на моих глазах над ее кроватью в отдельном боксе Первого блока третьей управы на территории бывшей Кремлевки.

— Кто тебе отрезал руку, доча? — спросил Невельский.

— Сама я себе отрезала, папа, — ответила, еле шЬвеля гу-бами, — бледная после операции и от потери крови Алина.

— Как же так вышло-то?

— Я себе платье купила…

— Ну?

— Ну и примерила. Перед зеркалом… Смотрю: рукава коротки!

— И что же?

— Ну платье красивое, жалко менять, не сменяешь: я же последнее взяла… И не надставишь, как их надставишь? Такого же материала отдельно сроду в Москве не найдешь…

— Так…

— Я взяла нож твой, ну, «большой хирургический», которым ты мясо обычно разделываешь… Дай, думаю, руки укорочу!

— Не понимаю!

— Да что непонятно тебе? Если рукава коротки, то что сделаешь? Либо их удлинить, либо руки подрезать…

— О Боже! — Невельский повернулся тогда к нему, к Кассарину: — Ее надо психиатру показать.

— Да нет, ерунда, папа!

— Как ерунда, когда ты, превозмогая боль нечеловеческую…

— Совсем было не больно! Как если ногти стричь… Или волосы. Я отхватила, даже не почувствовала.

— А если так… — некстати встрял он тут, Кассарин, — если вам не больно было. Ведь вы хотели руки укоротить, а укоротили только одну, левую.

— Да-а, — согласилась Алина, — Тут я тоже попалась. Когда левую-то отрезала и хотела правую тоже, ан — нечем! Левой-то нет уже! Как ведь отрежешь, не в зубы ж нож возьмешь?! Как поняла, так сразу так досадно стало!

Невельский, Кассарин помнил хорошо, тут стал весь белый, как повязка на Алининой культе.

— Левая рука… Левая рука… — прошептал он.

— Ну разумеется, — ответил Кассарин. — Ведь нож, когда порезать что-то, в правую берешь. Ну если не левша ты, верно?

— Не в этом дело! — Невельский аЖ покачнулся, что-то, видимо, то ли поняв, то ли осознав. — Она ведь левой психотрон крутила. Левой! Усиленье!

— Да нет же, я ножом отрезала ее! — возразила Алина.

Невельский только покачал головою.

— Ты ее себе психотроном отрезала, — прошептал он. — Это конец…

Кассарин не успел выспросить Невельского, что тот имел в виду, утверждая, что руку дочери отрубил «Витамин С». В тот скорбный день ему помешало чисто человеческое участие. Да и то сказать, что мог бы объяснить ему убитый напрочь, помешавшийся от горя отец?

Да ничего!

Поэтому Кассарин решил расспросить Невельского на другой день. Но опять не расспросил. Не расспросил, потому что на другой день Альберт Петрович Невельский покончил с собой, взявшись руками за оголенные, токонесущие провода в распределительном щитке, прямо рядом со своей квартирой, бывшей квартирой А. Н. и С. А. Грамовых, той самой квартиры, в которой так ловко и беспроблемно был проведен первый этап «Полосы отчуждения»…

Самоубийство.

Это было признано единодушно всеми экспертами. А уж Кассарин-младший экспертов нагнал вагон!

Да это было видно и без экспертов. Дочь сошла с ума. Все, все полетело у него, Невельского! А он старался для дочери побольше, чем для Комитета! Побольше даже, чем для самого себя.

И тут такое! Тут и под поезд ляжешь!

Единственное, что слегка свербило Кассарина в душе, так это выбранный Невельским способ. Не застрелился. А ведь мог! Не отравился, съев килограмм снотворного. Нет, током! Конечно, странно. Впрочем, все самоубийцы слегка «того», Кассарин знал. Чудных историй в этом смысле — пропасть! Альберт решил вот током. Почему? Ему теперь уж в голову-то не залезешь. Он так решил. Хозяин — барин.

Даже если бы Василий Васильевич Кассарин-младший и смог бы залезть в голову Невельского, чтобы прочитать его предсмертные мысли, ему бы это вряд ли что прояснило.

Действительно, в тот роковой для себя вечер Альберт Петрович Невельский ничуть не помышлял о самоубийстве.

Его высказывание, сделанное накануне о том, что руку Алине отрезал, дескать, не нож, а «Витамин С», было просто случайно допущенной слабостью.

Говоря это, Альберт Петрович имел в виду в первую очередь опасность, вредность их службы вообще, то есть то обстоятельство, что, работая с психотронным оружием и волей-неволей попадая под его боковое излучение, недолго и самому свихнуться.

Относительно успокоившись, слегка как бы отойдя от увиденного, Альберт Петрович пришел к заключению, что раз уж такое свершилось, то надо теперь с матери-Родины содрать для Алины кусок пожирнее — теперь-то. Пусть эта сука заплатит, содрав с остальных своих сыновей-дочерей.