Джилл тихо хмыкнула.
– Полагаю, это исключительно для того, чтобы я не сбежала. Я ведь хотела спать с Диной, но ты не разрешил.
– Ну, частично и так, но ведь мы согрели друг друга, разве нет?
– Зачем ты здесь?
Дик погладил ее волосы и просто ответил:
– Хотел тебя увидеть.
Она была смущена, Дик это почувствовал.
– Ты хотел поговорить со мной? Об Уэльсе? О нашем путешествии?
– Нет, не об этом. Но, если хочешь, можем и это обсудить.
– Тогда зачем, не понимаю? Я думала…
Он осторожно пропустил ее волосы сквозь пальцы, наслаждаясь тем, как они струятся подобно шелковым нитям по его коже.
– О да. Ты думала, что я сейчас с другой женщиной, возможно, с какой-нибудь горничной.
Даже в темноте было видно, как она вспыхнула, и Дик понял, что попал в яблочко. Что ж, не ему винить ее за подобные мысли. Если бы не она, все было бы именно так. В замке его сестры имелась не одна девица, жаждущая дерзкой ласки Дика Аллена, и он мог бы выбирать этой ночью.
Но, хотя желание переполняло его, Дик не мог даже думать о других женщинах. Только одна привлекала его. Только одну он хотел. И это не было простой похотью, уж это он знал точно.
Джилл подняла голову, и Дик взглянул в ее блестящие и испуганные глаза.
– Я не хочу других. Я уже говорил тебе, Джилл, между нами многое изменилось. Ты больше не моя пленница.
Она задрожала, испуганная его интонацией, и уперлась обеими руками ему в грудь.
– Уходи. Я уже сказала, что не хочу становиться твоей игрушкой.
Дик удержал ее и торопливо произнес:
– Потому я и пришел, Джилл. Перестань вырываться и выслушай меня, потому что я все равно не выпущу тебя, пока не скажу того, что хотел.
Он подождал немного, и Джилл затихла в его руках. Тогда он склонился почти к самому ее уху и зашептал:
– Я мог бы взять любую женщину в этом замке, и она с радостью согрела бы мою постель в эту ночь. Ты знаешь, что это правда. Вместо этого я пришел сюда. Нет, не рвись из моих рук, птица! Я пришел не для того, чтобы обесчестить тебя. Только для того, чтобы доказать тебе, что предпочитаю тебя любой из них. И я прекрасно знал, что ты не удовлетворишь мою страсть, хотя это и тяжело для мужчины, так долго не делившего ложа с женщиной, хм…
Джилл немедленно оттолкнула его и сердито бросила:
– Ну так и иди к ним! Не надо мне ничего доказывать. Ты не обязан!
– Нет?
Он стоял теперь, подняв голову и подставив лицо ветру, уже принесшему первые капли дождя. Как любил Дик Аллен эти первые мгновения перед грозой! Как был бы он счастлив сейчас сжимать Джилл Уилбери в своих руках, разделить с ней радость и силу бури, согреть ее своим телом и отдать ей всю свою непутевую, грешную душу…
– Впусти меня, Джилл. Сейчас будет дождь. Впусти меня…
– Дик… Уходи. Я боюсь…
– Я знаю, сердце мое. Но если я уйду, ты все равно не заснешь до утра и будешь лежать и мучиться, задавать себе вопросы и не находить ответы, льняные простыни покажутся тебе колючей соломой… Не бойся меня, королева моя, потому что никогда в жизни я не причиню тебе ни боли, ни бесчестия. Только удовольствие и нежность, Джилл. Я клянусь!
Джилл дрожала словно осиновый лист, пока Дик запирал тяжелую дверь на балкон и задергивал плотные занавеси. Теперь, без сквозняка и ветра, успокоилось пламя в очаге, и странные тени больше не плясали по стенам.
Она в отчаянии вскинула руки, когда Дик подошел к ней и сбросил на пол свою куртку, а потом содрал с себя белую рубаху с широким воротом. Джилл смотрела на его великолепное мускулистое тело, на сильные руки, покрытые золотистым загаром, на широкие плечи и выпуклую грудь с маленькими сосками, смотрела, восхищаясь и ужасаясь одновременно. Он был так близко, Дик Аллен, так невыносимо близко, что кровь закипала в жилах Джилл Уилбери, и хотелось опрометью бежать из комнаты, из замка, в ночь, в грозу –
лишь бы не видеть этого прекрасного мужчину так близко от себя!
Она в смятении опустила глаза и увидела, что он стоит босой. Как же он ухитрился залезть по каменной стене босиком?!
Дик шагнул к ней, и Джилл отшатнулась.
– Чего ты боишься, Джилл? Меня? Или себя? Или истины, о которой я говорил тебе?
Чего она боится? Боли. Унижения. Его насмешки. Того, что не сумеет скрыть своих истинных чувств к Дику Аллену.
Он был совершенством, почти богом, а она –
она была дурнушкой. Всего несколько минут назад она смотрелась в зеркало и понимала это со всей беспощадностью. Просто Дик… он так смотрел на нее за ужином, что ей показалось… ей захотелось думать… Но это невозможно. Это просто мечта. Нет в Джилл Уилбери ничего, что могло бы привлекать мужчин, в особенности таких, как Дик, – статных, красивых, мужественных и уверенных в себе. Зеркало было убийственно откровенным.
Однако Дик был здесь, и в его серо-голубых глазах горел огонь страсти. А Джилл любила и желала его.
Так чего же она боится?
Джилл так мало знала о мужчинах, что в глубине души предполагала, будто ласки и поцелуи и означают любовный акт. Однако уверенность в том, что она некрасива, заставляла ее думать, что с ней этого никогда не случится. Ни один мужчина не проявит интереса к ней, не захочет поцеловать или приласкать ее, обнять, прижать к груди… И вот Дик… Пусть он не любит ее, но сейчас он явно желает ее, и если она прогонит его сейчас, то, возможно, упустит свой единственный шанс познать, каково это – быть с мужчиной. Быть с Диком. Потеря девственности не смущала Джилл – ведь она никогда не выйдет замуж. Однако, возможно, она познает блаженство и обретет некий опыт, пусть потом он останется лишь горько-сладким воспоминанием в ее одинокой жизни. Она сохранит память о Дике и этой ночи, и эти воспоминания согреют ее на закате дней.
Так чего же она боится?
Дик подошел ближе и коснулся ее щеки. Джилл подняла голову и была горда, что смогла выдержать его взгляд.
– Ты дрожишь… Не надо. Джилл, неужели ты думаешь, что я могу причинить тебе боль?
– Нет… Но я ничего не умею… Я не знаю…
– Зато я знаю и умею все. И мне горько от этого. Я хотел бы сравняться с тобой, стать невинным и неопытным, чтобы ты была моей первой и единственной, но это невозможно… И потому я подарю тебе свой опыт… Тебя целовали когда-нибудь, Джилл?
– Нет…
– Хорошо. Пусть это звучит нахально, но я рад быть первым.
Его рука скользила по ее шее, глаза сияли, губы улыбались, и Джилл обмирала от ужаса и жаркого возбуждения. Дик медленно склонился к ней, почти касаясь губами ее губ, прошептал ее имя и медленно припал к ее рту. Джилл закрыла глаза, ожидая, что поцелуй будет страстным и сильным, но Дик нежно касался губами ее губ, лаская их и не торопясь продолжать, шептал ее имя и еще тысячу слов, которых она не понимала, но потихоньку отдавалась музыке их звучания, а потом сама приподнялась на цыпочки и приникла к нему.