Мимо денег - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Афанасьев cтр.№ 14

После целебного сна Баклажан выглядел молодцом. Порозовел, складки на лбу разгладились, из желтых глаз ушел бешеный блеск. Искренне поблагодарил:

— Спасибо, Савелич, хороший ты человек. Каждый раз обновленный от тебя ухожу. Будто рулон колбасы сожрал.

— Полагаю, еще два-три сеанса — и мы вашу манию одолеем.

— Уж постарайся, любезный…

На посошок Татьяна Павловна поднесла бандиту все ту же чарку анисовой с лимонной долькой. Баклажан важно ее просмаковал.

— Слышь, Танюха, доктор у тебя великий знахарь. Ему-то, надо думать, не отказываешь?

— Ой, Федор Николаевич, все вы про одно и то же.

— Разве я не мужик? Ладно, после обсудим, когда вылечусь. В благоприятной обстановке. Пока никому не давай, кроме Савелича. Ему можно, поняла?

— Поняла, Федор Николаевич.

Вторым клиентом, прибывшим следом за Баклажаном, был знаменитый адвокат из нефтяного концерна «Плюмбум-С», Гарий Рахимович Худяков. У него беда была, пожалуй, похлеще и почуднее, чем у Баклажана. Вроде обыкновенный энурез, но с какими-то злокачественными проявлениями. Ночами он спал спокойно, прихватывало чаще всего либо на выступлениях в суде (и чем ответственнее дело, тем злее приступ), либо, стыдно сказать, в процессе интимных утех. Началось с год назад после обыкновенной недолеченной простуды, и адвокат, в отличие от квасного патриота Баклажана, сразу уехал лечиться в Европу. Побывал в лучших клиниках Германии, Англии, Швейцарии, но с нулевым результатом. Правда, в Швейцарии его прооперировали по поводу застарелого мениска, и теперь адвокат сильно прихрамывал на правую ногу. К Сабурову его направил Микки Маус, и при первом же визите доктор почувствовал сильнейшую аллергическую реакцию. Гарий Рахимович был красивым, высоким мужчиной лет шестидесяти, с пышной белой шевелюрой, с толстыми негроидными губами, с гладкой, как у младенца, кожей без единой морщинки. Вероятно, дамы полусвета и экзальтированные девочки из киношной богемы сходили по нему с ума. Слава, аристократическая внешность, полные карманы зеленки — что еще надо, чтобы быть любимым?.. В разговоре Гарий Рахимович изящно грассировал, и в уголках жирного рта при этом перекатывались две белые слюнки. Сабуров с трудом справлялся с тошнотой. Как почти у всех представителей творческой элиты, обслуживающей новую буржуазию, наполненные сыростью глаза Гария Рахимовича излучали сокрушительную интеллектуальную продажность. Держался он заносчиво, покровительственно, каждым жестом, иронической улыбкой подчеркивая, как ему тяжко, скучно с маленькими, неразумными двуногими букашками. К Сабурову он относился почти как к равному и без ложного стыда посвящал его в самые интимные подробности своей жизни. Причем все свои физиологические откровения начинал или заканчивал (без всякой связи) упоминанием о том, что прадед его по материнской линии был татарским ханом, ведущим родословную от Кучума, а по батюшке он — столбовой дворянин, что, разумеется, было чистым враньем, но тут Гарий Рахимович ничем не отличался от прихлебателей-интеллигентов, прорвавшихся к сытному корыту, которые вдруг в одночасье все оказались баронами, графами, князьями, и непременно с примесью царской крови. Как заметил поэт по другому поводу, это было бы смешно, когда бы не было так грустно.

На сей раз Худяков явился в дурном настроении и с порога пожурил Ивана Савельевича:

— Что-то, похоже, вы не так делаете, милейший. Прихожу пятый раз, а положительных сдвигов не наблюдаю. Напротив. Вчера вообще был прискорбный случай. Извините за прямоту, обмочился в ресторане на весьма презентабельном ужине. Представьте себе, за столом не какие-нибудь наши шавки, сэр Питер с супругой, банкир Левенсон из Филадельфии с какой-то фифочкой с телевидения — ну и аз грешный. Произношу спич в честь милых дам, а это моя коронка, и вдруг, чувствую, потекло. Что посоветуете делать? Бежать в сортир с рюмкой в руке? Перевести все в шутку?

Иван Савельевич принял озабоченный вид.

— Подбрюшник. Я же вам рекомендовал пока что носить кожаный подбрюшник. И темные штаны.

Адвокат отмахнулся с досадой.

— Перестаньте, доктор. Смеетесь, что ли, надо мной? Подбрюшник я ношу и без вашего совета. А если не умещается, как быть? Вы лучше скажите прямо, какой прогноз? Избавите вы меня наконец от этого безобразия? Вы что, не понимаете, что испытывает человек, обоссавшийся в присутствии дам?

— Как раз понимаю, но ведь мы, уважаемый Гарий Рахимович, так и не установили истинную причину заболевания. Простуда, по всей вероятности, дала лишь толчок. Было еще что-то. Давайте постараемся вспомнить. За месяц, за два, за полгода что-то произошло такое, от чего вы испытали сильное душевное потрясение.

Адвокат задумался, забавно морща подкрашенные бровки. Сабуров тщетно боролся с тошнотой, комом подступившей к горлу.

— Возможно… Да нет, вряд ли, не думаю…

— Говорите, говорите, — поощрил Сабуров.

— Как-то гостил у знакомых в Париже, проводил уикэнд. Некто Франсуа де Монтескье, тоже адвокат, барон. Изумительный, кстати, человек, образованнейший, тонкий, деликатный. У нас с ним давние деловые связи. Когда он узнал, что мой род тянется от славного Кучума, подарил редчайшее издание писем графа Шереметьева, иллюстрированное, со множеством примечаний виднейших французских историков. Из любопытства я оценил книгу у букиниста — о-о, зашкаливает за сто тысяч франков…

— Вы отвлеклись, — вставил Иван Савельевич.

— Прошу прощения, да… Так вот, приличный дом, повар, выписанный из Бургундии… Как он готовит рагу из бычьих хвостов! Поверьте, один раз попробовать — и умереть… Еще раз прошу пардону… Прислуживала там некая Элиза, пикантная такая субреточка лет шестнадцати, пухленькая, смешливая — ну прямо розовый бутон. При этом парижанка — со всеми вытекающими последствиями. Естественно, не удержался, оскоромился. Да она и не противилась, сама нырнула в постель. Ей милейший Франсуа наговорил разной чепухи, дескать, у татарских ханов вроде как у слонов или у моржей… Одним словом, провели с девицей обоюдоприятную ночку, а утром спохватился, пересчитал деньги — двух тысяч долларов не хватает. Было пять, осталось три с мелочью. Проказница извлекла из портмоне, пока я принимал душ. Как вам это понравится?

— Пожаловались хозяину?

— В том-то и дело, что нет. Вот вы сказали, душевное потрясение. Да, было, но, разумеется, не из-за денег, хотя сумма, сами понимаете, немалая. Потрясла безнравственность этой прелестной парижаночки, какая-то духовная зашоренность, свойственная скорее нашему отечественному плебсу. Я отнесся к ней с нежностью, как к ребенку, и она, казалось, отвечала взаимностью, чему немало способствовала обстановка, а в конце, увы, самая заурядная кража. И потом, немаловажный нюанс. Луиза не простая служанка, а двоюродная племянница Франсуа. Как я мог пожаловаться? У меня язык не повернулся.

— А что… — задумался Иван Савельевич. — Вполне могло повлиять. Как потомственный дворянин, вы должны были очень остро отреагировать. Впоследствии на душевный надлом наложилась простуда — и вот мы имеем тот результат, который имеем.