Плененные сердца - читать онлайн книгу. Автор: Валери Кинг cтр.№ 12

Златокудрая богиня любви пожала плечами:

– Я полагаю, мне тоже следует вернуться, пока Зевс не обнаружил, чем я занимаюсь. У меня так мало развлечений с тех пор, как он запретил мне вмешиваться в дела смертных. Не стоило бы мне говорить тебе такое, но я восхищаюсь тобой за то, что у тебя хватило смелости нарушить его запрет. – Она взглянула на бюст Зевса. Он медленно погружался в полную темноту; свечи, горевшие в канделябрах по обе его стороны, догорая, бросали последние отблески. – Хотя я и не могу доказать, что ты у меня его украла, я уверена, что это так. Я нашла у тебя мой пояс, что подтверждает безобразную твою склонность к воровству. Ты виновата, и, если не вернешь мне скульптуру до конца месяца, я посвящу отца моего, Зевса, во все твои проделки. Можешь быть уверена, он сошлет тебя на реку Стикс. Там ты станешь помогать Харону, сопровождая души умерших в мир Аида и Персефоны. Прелестное занятие!

У Психеи задрожали колени. Она взглянула туда, где должно было быть изображение Зевса, с недавних пор приносящее ей одни несчастья, потом на свекровь.

– О, вы не будете так жестоки!

– А вот увидишь! У кого хватит терпения выносить твои выходки? Во всяком случае, не у меня. И не у моего сына. Тебе это прекрасно известно. Все уже десятки лет сплетничают и смеются над тем, как остыла его любовь. Любовь Эрота! Право же, это забавно! Я говорила ему, что будет, если он женится на смертной. Но разве он меня послушал? Конечно нет. Это проклятие матерей – любить и опекать детей, чтобы эти несчастные пренебрегали их советами, когда они больше всего в них нуждаются. Ну же, не будь плаксой, Психея. Возьми меня под руку и проводи на Олимп, где нам и подобает быть. Я очень устала. Я и забыла, как утомительно переступать границы обители бессмертных богов.

Каждое слово Афродиты стрелой вонзалось в сердце Психеи. И что самое ужасное, каждое ее слово было правдой. Суровость тона свекрови делала эту ужасную правду еще более невыносимой. «Я не заплачу», – приказала она себе, зная, что богиня стала бы еще сильнее презирать ее за такую человеческую слабость. Поэтому Психея только выше вскинула голову и стала просить свекровь рассказать ей, какую месть та придумала для Артемиды.

На следующее утро Эвелина проснулась с тупой головной болью и таким чувством, словно глаза у нее песком засыпаны. Она медленно открыла их и уставилась на полог кровати из потускневшего золотистого шелка. Державшийся на четырех столбиках красного дерева, он был собран в центре и прикреплен к потолку. Когда шелк был еще новый, это, должно быть, выглядело очень красиво. Но теперь, протершийся, местами порванный, он походил на паутину. В ее печальном настроении это показалось особенно неприятным.

Захлопнув вчера дверь перед носом у Брэнд-рейта, она плакала, пока не заснула. Ей хотелось теперь, чтобы мелькавшие у нее в памяти картины, да и сам маркиз, стоящий на мокром ковре, были только привидевшимся ей кошмаром. Но увы, лорд Брэндрейт, разумеется, не растворился тенью в ночи и все остальное произошло на самом деле и всего-то несколько часов назад.

Эвелина лежала неподвижно, тяжело вздыхая и стараясь успокоиться. Никогда в жизни она не была так расстроена. Быть может, поэтому она никак не могла примириться со случившимся.

Мысли беспорядочно носились у нее в голове. Почему Брэндрейт сказал то, что он сказал?

Господи, ведь он и вправду признался ей в любви! Возможно ли, что он действительно любит ее, но смог признаться в этом, только когда напился?

Невозможно! А может быть, все-таки возможно? Но даже если бы он и любил ее, она его не любит. Тогда почему, когда он ушел, она упала на постель и рыдала, как ребенок? Что он ей?

Только мужчина, который поцеловал ее, но поцеловал так, что ей уже никогда этого не забыть. Никогда!

Ах боже мой! От воспоминаний о его поцелуях у Эвелины перехватило дыхание. Она спрыгнула с постели, как будто ее саму облили ледяной водой. Она лихорадочно заходила по комнате, дергая себя за длинные каштановые пряди выбившихся из-под чепчика волос.

Если бы он не целовал ее, все было бы куда легче. Но ласки его навсегда лишили ее покоя.

Она резко остановилась и взглянула на себя в большое зеркало в позолоченной раме, висевшее на стене. Ей захотелось внезапно оценить себя как женщину, чего с ней не случалось раньше. Она взяла с туалетного столика очки. Эвелина вполне могла обходиться и без них, но ей хотелось увидеть себя без прикрас такой, какой видели ее другие, какой видел ее Брэндрейт.

Аккуратно продев дужки очков за уши, Эвелина широко раскрыла глаза и вгляделась в зеркало.

Она увидела в нем грустную морщинку над тонкими бровями и очки, сразу съехавшие ей на кончик носа. За стеклами очков глаза ее были отцовские, карие. Мистер Шелфорд, викарий, сказал ей на прошлой неделе, что при свечах они сияют янтарным блеском. Этот комплимент, высказанный им не без краски в лице, удивил ее. Она было решила, что он пытается за ней ухаживать, но после недолгих сомнений мысль эту оставила как не стоящую внимания.

Но правда ли, что ее глаза отсвечивают янтарем? Не это ли вызвало вчерашний приступ безумия у Брэндрейта? Ведь, несмотря ни на что, в его словах было столько чувства! Насмехался он над ней или тоже что-то увидел в ее глазах?

«Не может такого быть», – отвечало ей сердце. Стоило только всмотреться в ее черты, и становилось ясно, что такой мужчина, как Брэндрейт, никак не мог влюбиться в нее. Он был человек в высшей степени светский. Уже в свой первый сезон маркиз приобрел особый шик и с каждым годом все больше его совершенствовал. Он был известный денди и знаток дамской моды. Уж конечно, он презирал ее за столь явное пренебрежение своей наружностью и мнением окружающих.

Тогда что он имел в виду, говоря, что любит ее… и что она для него одна в целом свете?

На это мог быть только один ответ: он просто развлекался и хотел оскорбить ее. В глубине души она сознавала, что это – чистая правда. Отойдя от зеркала, она села у туалетного столика на обитый бледно-зеленым бархатом табурет и, сняв чепчик, принялась расчесывать спутанные локоны. Ей снова пришло в голову, что он, наверное, очень желал досадить ей, говоря все это у ее дверей. Он ведь признал чуть раньше, что затаил на нее обиду. Но Эвелина никогда бы не поверила, что он мог в отместку за что-то ей неведомое лгать ей о своей любви. Она решительно его не понимала.

У нее мелькнула еще одна мысль, и она почувствовала, как щеки вспыхнули от смущения. Как это она решилась окатить его водой из кувшина? Как бы она ни была оскорблена и сердита, можно ли было так поступить?

Она положила щетку и прижала холодные руки к пылающему лицу. Она повела себя возмутительно и должна извиниться. Однако сама мысль предстать снова перед его милостью да еще и признать свою вину вызвала у нее дрожь в коленях. При самых благоприятных обстоятельствах ей было трудно разговаривать с Брэндрейтом, но о том, чтобы просить у него прощения, она и подумать не могла без содрогания.