Смертельный холод - читать онлайн книгу. Автор: Луиз Пенни cтр.№ 19

Он посмотрел на титульный лист и увидел надпись: «Ты воняешь. С любовью, Рут».

Гамаш подошел к телефону и набрал номер.

– Это книжный магазин «Ожильви»? Я бы хотел узнать… Хорошо, жду.

Он наклонил голову, посмотрел на Рейн-Мари и улыбнулся. Она надела резиновые перчатки и вытащила из коробки с вещдоками маленькую деревянную шкатулку, простую и видавшую виды. Рейн-Мари перевернула ее и обнаружила четыре буквы, приклеенные к низу.

– Что ты об этом думаешь? – спросила она, показывая шкатулку Арману.

КЛМ Б.

– Она открывается?

Рейн-Мари осторожно приподняла крышку и заглянула внутрь. На ее лице появилось еще более озадаченное выражение.

Шкатулка была набита буквами алфавита.

– А попробуй-ка… Да, слушаю? – Он поднял брови, извиняясь. – Я хотел у вас узнать о последней книге Рут Зардо. Да-да. Много народа? Понимаю. Хорошо, merci.

Он повесил трубку. Рейн-Мари вывалила содержимое коробки на стол и стала раскладывать буквы ровными стопками.

Пять букв. Б, С, М, Л и К.

– Те же буквы, что и на донышке, кроме С, – сказала она. – Почему эти буквы и почему прописные?

– По-твоему, важно, что буквы там прописные?

– Не знаю. Но, судя по тем документам, с которыми я имею дело по службе, прописные буквы – это первые буквы слов.

– Например, КККП [39] .

– Полицейский – всегда полицейский. Например, «У меня все ОТЛИЧНО». – Она показала на книгу Рут, лежавшую теперь на столе Гамаша. – Я думаю, тут смысл совсем другой. Что тебе сказали в магазине?

– Рут Зардо презентовала свою книгу несколько дней назад в магазине «Ожильви». Двадцать второго декабря.

– В день смерти Эль, – заметила Рейн-Мари.

Гамаш кивнул. С какой стати Рут стала бы дарить экземпляр своей книги бродяжке и подписывать ее «С любовью, Рут»? Он достаточно хорошо знал эту старуху – словом «любовь» она не очень разбрасывалась. Он снова взялся было за телефонную трубку, но телефон зазвонил, едва он прикоснулся к нему.

– Oui, allô. Гамаш слушает.

С того конца провода не донеслось ни звука.

– Oui, bonjour? – попытался Гамаш еще раз.

– Старший инспектор Гамаш? – раздался голос. – Не думал, что вы ответите по своему телефону.

– Я человек вездесущий. – Он обезоруживающе улыбнулся. – Чем могу вам помочь?

– Меня зовут Робер Лемье. Я дежурю в полицейском отделении Кауансвилла в Восточных кантонах.

– Я помню. Мы встречались на расследовании убийства Джейн Нил.

– Да, сэр.

– Что я могу для тебя сделать, сынок?

– У нас убийство.

Получив информацию, Гамаш повесил трубку и посмотрел на жену. Она сидела собранная и спокойная.

– У тебя есть кальсоны? – спросила она.

– Да, мадам.

Он открыл верхний ящик, в котором оказался сверток синего шелка.

– Я думала, что полицейские обычно держат там оружие, – сказала Рейн-Мари.

– Я нахожу, что кальсоны дают мне достаточную защиту.

– Рада за тебя. – Она обняла его. – Я тебя оставляю, дорогой. У тебя работа.

Она оглянулась от двери – он уже звонил по телефону, стоя спиной к ней и глядя в окно на монреальское небо. Она увидела, как он совершает такие знакомые ей движения, обратила внимание, как чуть завиваются волосы на его шее, скользнула взглядом по его сильной руке, прижимающей телефонную трубку к уху.

Через двадцать минут Гамаш ехал к месту преступления, за рулем сидел его заместитель инспектор Жан Ги Бовуар. Они проехали по мосту Шамплена и оказались на шоссе – им предстояло полуторачасовое путешествие в самую глубинку Восточных кантонов.

Гамаш несколько минут смотрел в окно, потом снова открыл книгу и дочитал стихотворение, которое начала ему читать Рейн-Мари.

И когда нас смерть моя разделит,

и снова встретимся, прощенные и простившие,

не будет ли и тогда, как прежде, слишком поздно?

– Ее звали Сесилия де Пуатье, – ответил агент Лемье на первый вопрос Гамаша. – Но все называли ее Си-Си. Вот здесь это и случилось, сэр.

Лемье старался говорить не слишком взволнованным, но в то же время не слишком равнодушным голосом. Он распрямил плечи и придал себе вид человека, который знает, что делает.

– Здесь? – спросил Гамаш, показывая на снег.

– Да, сэр.

– Откуда вы знаете? – спросил Жан Ги Бовуар. – Тут снег всюду одинаковый.

И в самом деле, следы ног на снегу были повсюду. Словно по месту убийства прошел парад Санта-Клауса. Бовуар натянул пониже свою черную лыжную шапочку и опустил наушники. Ничего лучше в магазинах ему найти не удалось, а хотелось, чтобы было красиво и тепло. Жан Ги Бовуар находился в постоянных борениях с самим собой: он хотел носить такую одежду, которая подчеркивала бы достоинства его стройной, спортивной фигуры, но в то же время защищала бы его от холода. Во время квебекской зимы было практически невозможно выглядеть привлекательным и не мерзнуть. А Жан Ги Бовуар вовсе не хотел выглядеть уродом в парке и дурацком колпаке. Он посмотрел на Гамаша – тот выглядел очень собранно. Неужели ему не бывает холодно? Или он просто умеет не показывать это? На шефе были серая шапочка, желтый кашемировый шарф и длинная зимняя парка из мягкого британского хаки. Судя по его виду, ему было тепло. И Бовуар поразился тому, насколько заманчиво теплыми могут выглядеть при минус десяти пухлая куртка, перчатки с пальцами-сардельками и все остальные зимние причиндалы. Бовуар начал подозревать, что только он один и выглядит смешно. Но он отринул эту неприятную мысль, когда порыв ветра проник под его модную куртку «пилот» и добрался до самых его костей. Его охватила дрожь, и он принялся топать ногами. Они стояли на замерзшем озере, обдуваемом всеми ветрами и холодном. До берега было ярдов сто, а другой берег тонкой лентой терялся вдалеке. Бовуар знал, что за неровной местностью слева лежит городок Уильямсбург, но сейчас инспектору казалось, что они за тысячу миль от цивилизации. Они определенно стояли в месте, где произошло что-то в высшей степени нецивилизованное.

Здесь был убит человек.

Как это ни прискорбно, но в то время никто этого не знал.

– Расскажи, что тебе известно, – попросил Гамаш, обращаясь к Лемье.

Это был один из любимых моментов у Бовуара. Подход к очередной тайне. Но Гамаш знал, что корни этой тайны, как и в случаях со всеми другими убийствами, уходят в далекое прошлое. Это не было ни началом, ни концом.