В холле Эрих заключил жену в объятия.
— Милая, я знаю, какой долгий у нас был день. Я приготовил для тебя ванну. Сейчас она уже, должно быть, горячая. Давай ты переоденешься, а я соберу нам еду на поднос. Я поставил охлаждаться шампанское, а еще у меня есть банка икры, лучшей, какую я сумел найти в «Блумингдейл». Что скажешь на это?
Дженни стало стыдно за свое раздражение. Подняв глаза, она улыбнулась мужу:
— Ты слишком хорош, чтобы быть настоящим.
Ванна пришлась кстати. Дженни погрузилась в воду, наслаждаясь непривычной длиной и глубиной ванны, которая стояла на старых латунных изогнутых ножках. Горячая вода ласкала ее шею и плечи, и Дженни постаралась расслабиться.
Теперь она поняла, что Эрих старательно избегал описывать ей дом. Что он говорил? Ах да, нечто вроде «мало что менялось после смерти Каролины. Кажется, весь ремонт, какой мы делали, - это заменили портьеры в спальне для гостей».
Дело просто в том, что за эти годы ничего не износилось, или Эрих благоговейно сохранял в неприкосновенности все, что напоминало о матери? В хозяйской спальне до сих пор витает аромат, который она любила. На комоде лежат ее расчески, щетки для волос и пилка для полировки ногтей. Интересно, подумала Дженни, а не остались ли на одной из щеток волосы Каролины?
Отец Эриха ужасно ошибся, оставив его детскую комнату в неприкосновенности, застывшей во времени, словно рост в этом доме остановился со смертью Каролины. От этой мысли Дженни стало не по себе, и она отогнала ее прочь. «Думай об Эрихе и о себе. Забудь прошлое. Помни о том, что теперь вы принадлежите друг другу». Ее пульс участился.
Дженни вспомнила о прелестных новых ночной сорочке и пеньюаре, что лежали в ее новом чемодане. Она купила их в «Бергдорф Гудман» на последнюю зарплату, безбожно потратив деньги, но сегодня вечером она хотела выглядеть как настоящая невеста.
С неожиданно легким сердцем она выбралась из ванны, вынула затычку и потянулась за полотенцем, зеркало над раковиной запотело. Дженни начала вытираться, потом остановилась и принялась вытирать зеркало. Она почувствовала, что среди всей этой новизны ей нужно увидеть себя, найти собственный образ. Когда зеркало высохло, она заглянула в него. Но в нем отразились не ее сине-зеленые глаза.
Это было лицо Эриха, его глаза цвета полночной синевы взглянули на нее. Он так тихо открыл дверь, что она не слышала. Обернувшись, Дженни инстинктивно прижала к себе полотенце, но затем намеренно уронила его.
— О, Эрих, ты меня напугал, — промолвила она. — Я не слышала, как ты вошел.
Его взгляд не отрывался от ее лица.
— Подумал, что тебе понадобится твоя сорочка, дорогая, — сказал он. — Вот она.
В руках у него была шелковая ночная рубашка цвета морской волны, с глубокими треугольными вырезами спереди и сзади.
— Эрих, у меня есть новая сорочка. Ты только что купил эту для меня?
— Нет, — ответил он. — Это была сорочка Каролины.
Он нервно облизал губы и странно улыбнулся. Глаза затуманились от любви. Когда он снова заговорил, тон был умоляющим:
— Ради меня, Дженни, надень ее сегодня.
Глава 8
Несколько минут Дженни простояла, уставившись на дверь ванной, не зная, что делать. «Я не хочу носить сорочку покойницы», — молча протестовала она. На ощупь шелк был мягким и льнул к пальцам.
Отдав ей сорочку, Эрих вдруг ушел из ванной. Взглянув на чемодан, Дженни задрожала. Может, просто надеть собственную сорочку и пеньюар, просто сказать: «Эрих, я предпочитаю это...»
Она вспомнила выражение его лица, когда он протянул ей сорочку своей матери.
Дженни понадеялась, что сорочка не подойдет по размеру. Это бы все решило. Но, натянув сорочку, она поняла, что вещь сшита словно по ней - приталенная, узкая в бедрах, с подолом, спадающим до щиколоток. Треугольный вырез подчеркивал упругую грудь. Дженни посмотрела в зеркало. Пар уже рассеивался, и по стеклу бежали капельки воды. Должно быть, из-за этого Дженни выглядела по-другому. Или, может, оттенок морской волны подчеркивает зелень в ее глазах?
Нельзя было сказать, что сорочка плохо сидит, и определенно она ей к лицу. «Но я не хочу носить ее, — тревожно подумала Дженни. — В ней мне не по себе».
Она уже вознамерилась стянуть одеяние через голову, как в дверь тихо постучали. Дженни открыла.
Ни Эрихе была серая шелковая пижама и халат в тон. Он выключил все лампы, кроме ночника, свет которого оттенял его блестящие золотистые волосы.
Парчовое покрывало клюквенного цвета было снято, простыни откинуты. У массивного изголовья - подушки с кружевами.
В руках Эрих держал два бокала шампанского. Один из них он передал жене. Они вышли на середину комнаты, и Эрих коснулся своим бокалом ее бокала.
— Дорогая, я прочел до конца то стихотворение, — и он тихо произнес:
О, как целовала Дженни меня,
Птичкой слетев с табурета!
В памяти радости легче храня,
Сердце, запомни и это.
Буду ли болен, буду старик,
Денег иметь буду мало,
Но улыбнусь, если вспомню на миг,
Как Дженни меня целовала
[8]
.
На глаза Дженни навернулись слезы. Это ее первая брачная ночь. Этот мужчина, который подарил ей столько любви и которого она так любит, - ее муж. Эта прекрасная комната принадлежит им. Какая разница, в какой она сорочке! Это такая мелочь ради него. Дженни знала, что, когда они произнесли тост друг за друга, улыбка у нее была такая же счастливая, как и у него. Когда Эрих забрал у нее бокал и поставил его, она с радостью шагнула в его объятия.
Еще долго после того, как Эрих заснул, подложив руку ей под голову и зарывшись лицом в ее волосы, Дженни лежала без сна. Она настолько привыкла к уличному шуму, обычному для нью-йоркской квартиры, что пока не могла раствориться в полной тишине этой комнаты.
Здесь было очень прохладно, ей это нравилось, и Дженни наслаждалась чистым свежим воздухом. Но в комнате было так тихо, так невероятно спокойно, не считая ровного дыхания у шеи - вдох, выдох.
«Я так счастлива, — подумала она. — Я и не знала, что можно быть такой счастливой».
Эрих оказался стеснительным, нежным и внимательным любовником. Дженни всегда подозревала, что можно испытывать гораздо более глубокие эмоции, чем те, что когда-либо пробуждал в ней Кевин. Это оказалось правдой.
Они поговорили до того, как Эрих заснул.
— Кевин был единственным до меня, Дженни?