Лето в присутствии Ангела - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Тартынская cтр.№ 14

Лизавета Сергеевна легко оправилась и беззаботно произнесла:

— Не терпится увидеть, что же у вас получится. Идите, Nikolas, мы еще побеседуем о Гоголе.

Итак, Нина уезжала. Лизавета Сергеевна проверяла багаж, погребец, пыталась припомнить что-то. «Ах да! Письмо тетушке!» Она бежала в кабинет, проходя мимо гостиной, услышала, как Мещерский внушал Нине:

— Мы друзья, не так ли? Полноте грустить, через год вы обо мне и не вспомните. Ну же, прелестное создание, улыбнитесь! И скажите, что не имеете на меня сердца.

Что отвечала Нина, Лизавета Сергеевна уже не слышала: она поднялась в кабинет. Когда все утряслось и было готово к отъезду, Нина подошла к матери. Она тихо сказала:

— Простите меня, маменька. Я сама себя стыжусь. Мне действительно лучше уехать. Это все мой несчастный характер! Почему у Маши все так ясно, спокойно? Я так не умею.

— Ты очень впечатлительная девочка, — с нежной улыбкой проговорила Лизавета Сергеевна.

— Вы на меня не сердитесь?

— Нет, конечно. Однако тебе есть о чем подумать. Я боюсь даже представить, что было бы, влюбись ты в человека менее благородного, чем Николенька.

— Да-да, это мне хороший урок! — глаза Нины наполнились слезами. — Мне тяжело видеть его, но я не хочу, чтобы он уезжал отсюда. Не отпускайте его, маменька! Nikolas дорожит нашим домом, но он чувствует себя виноватым.

— Я знаю, детка. — Лизавета Сергеевна не стала говорить о своей беседе с Мещерским. — Поезжай с Богом, отдохни и обо всем хорошенько подумай, — и она трижды перекрестила дочь.

Они поцеловались, Нина махнула рукой всем провожающим, стараясь не смотреть в сторону Nikolas. Экипаж тронулся, ветер растрепал ленты на шляпке грустной девушки. У Лизаветы Сергеевны тоже сжалось сердце от грусти: она не любила отпускать от себя детей и никак не могла смириться с тем, что они вырастают и уходят. Даже старших сыновей с трудом отрывала она от себя, не то что девочку.

Что ждет ее дочерей в будущем, часто с тревогой думала Лизавета Сергеевна. С Машей, кажется, что-то решается, а Нина… Все московские прочат своих дочерей за «архивных» юношей, из которых выходят блестящие дипломаты и государственные мужи, за отставных богатых генералов, как в свое время матушка с батюшкой выдали ее совсем юной. Нина такая пылкая, живет чувствами, часто делает глупости. В детстве, когда ей читали сказки Анны Зонтаг, она фантазировала о всяких чудесах. Потом сама стала зачитываться сочинениями мадам Жанлис, Анны Радклиф, что еще более развило ее воображение и фантазию. Заключительным аккордом прозвучали романтические баллады и модные романы Сенанкура, Констана, Рене, окончательно сбив с толку юное существо.

Вспоминая с содроганием сцену во время грозы, Лизавета Сергеевна упрекала прежде всего себя: это ее свободное воспитание позволило девочке считать, что возможно прийти ночью в комнату молодого мужчины с объяснениями. Конечно, никто об этом не узнает, иначе… Страшно подумать что.

Отъезд Нины не повлиял на подготовку домашнего спектакля. Молодежь трудилась с пылом и увлечением юности. Было решено премьеру водевиля приурочить к именинам Маши. Этим какое-то время были заняты вечера. Лизавета Сергеевна радовалась возможности отдалиться от Nikolas и побыть наедине с собой. Однако до нее часто доносились волнующие звуки сильного голоса Мещерского, поющего куплеты во время репетиции. Молодежь сохраняла заговорщеский вид и не выдавала сюжета будущего представления. Известно было только, что сей водевиль был состряпан в соавторстве Сергеем, Владимиром и Александровым. Музыкальной частью заведовал Nikolas, он сочинял музыку к куплетам. Попытка привлечь Волковского к изготовлению декораций потерпела неудачу, впрочем, особого умения для этого, видимо, не потребовалось.

Юрий Петрович продолжал хандрить, но однажды поздно вечером Лизавета Сергеевна, обходя дом, случайно столкнулась с Волковским, выходящим из девичьей. У него был вид кота, объевшегося сметаны. Ничуть не смутившись, Волковский поцеловал ручку хозяйки и пожелал ей спокойной ночи.

— Постойте, Юрий Петрович, мне надо с вами переговорить.

— Буду счастлив, моя госпожа.

Они прошли в гостиную, Лизавета Сергеевна приступила:

— Помилуйте, Юрий Петрович, как вы можете? Весь дом говорит о ваших победах в девичьей! Я не берусь судить моральную сторону ваших поступков, но, друг мой, это ужасно: ведь девки воняют, они мажут голову чухонским маслом, все толстые, рябые! Как можно быть таким неразборчивым? Ваша тонкая, художественная натура…

Волковский перебил ее с грустной усмешкой:

— Когда-то самая родная и прекрасная женщина меня отвергла…

Лизавета Сергеевна почувствовала некую двусмысленность разговора:

— Вы были женаты, сударь мой! И в конце концов ведь есть женщины вашего круга!..

— Мне скучно ухаживать за светскими дамами, да и зачем? Мне от них ровным счетом ничего не нужно. Упражняться в остроумии, обольщать изысканными приемами, чтобы в итоге получить холодную отповедь или, еще хуже, нудную пошлую связь — это не по мне. Здесь все просто: девкам ничего не нужно, даже денег. Они, конечно, не блещут умом, но зачем это женщине? Мы получаем друг от друга то, что хотим, вот и все.

Лизавета Сергеевна брезгливо поморщилась:

— Но это так грубо, примитивно!

— Вы об ощущениях, милая? Вовсе нет, полная палитра!

Дама вспыхнула:

— Избавьте меня от ваших мерзких подробностей!

Волковский расхохотался:

— И вам советую завести себе сильного, здорового, молодого любовника из мужиков. Все так делают, мой нежный ангел, только вы умудряетесь сохранить первозданную чистоту.

— Пусть. Пусть делают. Я не могу так… по-скотски. И почему вдруг вы озаботились мной?

Волковский поцеловал ее руку:

— Мне жаль вас, пропадаете в одиночестве. Впрочем, и я тоже…

Когда-то Волковский рассказал ей историю своего грехопадения, довольно обычную для помещичьих детей. Четырнадцатилетним он был соблазнен дворовой девкой, дочерью буфетчика, которая была старше его лет на десять. Мальчик с головой окунулся в омут неизведанных доселе ощущений. Девка эта, Марфушка, вовсе не походила на образ его ночных грез, но сводила с ума полной мягкой грудью, абсолютной податливостью и ненасытностью. Марфушка заласкивала барчонка чуть не до смерти. Учитель его, француз, долго не мог понять, отчего воспитанник засыпает на уроках, худеет с каждым днем, становясь похожим на тень с темными провалами глаз и распухшим ртом. Однажды француз выследил, как Марфушка прокралась в комнату Юры и ворвался к ним, прервав их объятья. Он, конечно, донес отцу. Все бы, возможно, сошло с рук, но оказалось, что эта девка была давней усладой отца Юры. Ее сослали в дальнюю деревню, выдав замуж за грубого мужика. Мальчик долго страдал, но потом как-то оправился и стал отвечать на призывные взгляды других девок.