Завтрак палача - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Бинев cтр.№ 33

Думаю, такой была сама Клеопатра. Пусть даже интриги великой царицы охватывали весь известный тогда цивилизованный мир, а интриги Олеси Богатой плескались в скромном провинциальном пространстве ее родины, их роднило одно общее чувство — властная, надменная мудрость их «слабого» пола, осознающего свою законную незаменимость.

Она постучала пальчиками по тонкому фужеру, наполненному до половины шампанским «Мадам Клико». Кверху вальяжно стали подниматься мелкие пузырьки. Они с легким шипением лопались на поверхности.

— Вы знаете что-нибудь обо мне, Псти подано?

— Ровно столько, сколько позволено, мэм. — Я склонил свою курчавую голову.

— А сколько позволено? — Она будто уже кокетничала со мной.

— Я знаю лишь ваши вкусы, мэм, ваши предпочтения.

— Тогда угадайте, чего я сейчас хочу?

— Английский чай Betford и ваш любимый пирог с тушеной капустой, мэм.

— Точно! — Ее глаза вновь задорно сверкнули. — А ведь я и сама не знала этого! Пока вы не сказали…

— Сию минуту, мэм.

Она уже откровенно кокетливо махнула рукой, отпуская меня. Я поторопился на кухню. Еще утром я заказал шеф-повару второго цеха этот пирог. На всякий случай еще с клюквой. Но почему-то я был убежден, что к вечеру она не откажется от пирога с капустой. Впрочем, если бы у нас его не было, я бы предложил ей тот, что есть. И она отреагировала бы точно так же. В этом смысле Олеся легкий человек. Пожалуй, самый легкий из всех моих клиентов.

Я наврал, что ничего о ней не знаю. Как раз о ней я знал очень и очень многое. Такие клиенты не должны вводить в заблуждение персонал. Это опасно прежде всего для них самих.

Эта хорошенькая женщина сорока пяти лет большую часть жизни провела скромно и достойно, пока не заболела одной из самых опасных болезней, чаще всего заканчивающихся летально, — безумной страстью к безраздельной власти. Вообще-то, я думаю, это заболевание тлело в ней с того самого момента, когда она стала впервые осознавать себя. Но внешние обстоятельства очень долго не способствовали развитию недуга. До поры до времени.

Она, в девичестве Красовская, вышла замуж еще в студенчестве, родила дочь и сына.

Ее муж, историк, занимался изучением исторических корней их народа. Он защитил диссертацию, которую при старой власти сразу засекретили как вредную для изучения широкими доверчивыми массами. В соответствии с этой научной работой не Киев когда-то потерял свое значение и стал на долгие столетия вассалом Москвы, а очень даже наоборот. По работам историка выходило, что Москва всегда равнялась на Киев и, более того, отчитывалась перед ним и перед народом, живущим здесь, о своих делах и планах. Москвой же испокон веков владели либо бояре-дикари, они же убийцы и прихвостни Золотой Орды, либо, в более поздние времена, амбициозные иностранцы наподобие любвеобильной развратницы и масона-вольтерьянки Екатерины Великой.

Москва, мол, никогда не могла удержаться на плаву, потому-то в противовес ее сомнительным амбициям даже такой безумец, как Петр Первый, недавний предшественник той самой Екатерины, сбежал из самозваной столицы и построил, по существу, масонский город на холодных болотах, дав ему имя своего святого. А уже много позже некий Ленин со своим инородным, опять-таки масонским, правительством вернулся в Москву, где мог существовать только такой ренегат и злодей, как он.

Это все, дескать, складывалось лишь потому, что когда, очень давно, уже существовал великий Киев, Москва была невзрачной, утопающей в грязи деревенькой с неблагозвучным названием Кучка — по имени бояр-дикарей, владевших ею и небольшой пристанью на слиянии нескольких речушек и ручейков. Они потом зарезали во Владимире своего князя Андрея, а вернее, в его резиденции «Боголюбово», а тот князь, в свою очередь, похитил чудодейственную икону Святой Богородицы из отеческих киевских земель и тем самым положил начало междоусобию и предательству.

Князь Андрей, мол, попрал память своего великого деда-киевлянина — Владимира Мономаха, и северо-восточные народы, теперь называющие себя русскими, предки которых приняли ренегата Андрея, вынуждены расплачиваться за его неискупаемые во веки веков грехи. А Киев, мол, как был святым городом, так им и остается по сию пору.

Ему, молодому, мятежному ученому, многое казалось несправедливым в истории страны, и он доносил свои обиды до хорошеньких ушек супруги Олеси, учительницы английского языка в средней школе. Он был теоретиком, очень неосторожным, я бы даже сказал, легкомысленным, а она оказалась практиком, причем на редкость восприимчивым и деятельным.

Я ничего в их запутанной политической истории не понимаю, хотя по линии матушки происхожу как раз почти из того же народа. Как предки матери очутились за Уралом, в Сибири, я теперь знаю… Их туда сослали нищета и власть, душившая все, до чего дотягивались ее лапы.

Моя мать, от которой ушел мой отец почти сразу после того, как привез ее в Сан-Паулу, не решилась возвращаться в холодную Сибирь. Может, из-за меня? Из-за младенца-мулата, которому нет места в Сибири? Мать кое-как устроилась на работу официанткой в ресторане одного старого еврея, бог знает какими силами когда-то заброшенного в Бразилию, и надолго стала его любовницей. Вот ведь и он не захотел возвращаться в Палестину, а ведь тогда там уже был Израиль, новое государство.

Да бог с ним, евреем, но почему все-таки мать, страдавшая от безденежья в Бразилии, не пожелала вернуться к себе? Возможно, по той же причине, что и древние князья когда-то решили остаться на новых тогда владимирских, суздальских, ростовских и московских землях и даже сговорились с очередными варварами о взимании дани со своей древней родины, что крайне возмущало молодого историка. Может быть, они были обижены на землю предков? Или же именно так мстили ей, а заодно и самим себе.

Если бы не примеры из жизни моей семьи, разумеется, неизмеримо малые по масштабам, я бы не понял и того, что так сердило ученого историка Богатого и его очаровательную женушку Олесю.

Это как представить себе форму земли по маленькому, забавному глобусу. У меня был такой. Я на нем в детстве разрисовывал Сибирь. Вклеивал туда картинки с изображением медведей, в основном почему-то белых. Тоже ведь свою теорию выдумывал! Мне даже казалось, что все люди, живущие там, по большей части чернокожие, мулаты, индейцы или креолы. То есть все так, как у нас. Ведь снежно-белокожей в нашем крошечном квартале в Сан-Паулу была лишь моя мама. А почему иначе должно быть в Сибири?

Каждый видит мир таким, какой ему дорог. В этом беда человечества, потому что для всякого дорого что-то одно, а остальное враждебно. Лишь наивное детство позволяет смириться с чужими фантазиями, а в зрелости разрешить тлеющий годами конфликт возможно только силой. Отсюда и войны, и завоевания, и захваты земель, и присоединение обширных территорий всеми правдами и неправдами.

Вот, скажем, Гитлер, этот ополоумевший упырь. Он с чего начал? С аншлюса Австрии, с присоединения Судетов… А дальше его понесло, как пьяного матроса в чужом порту. Он уже сам не знал, где палуба его шхуны, а где чужая портовая земля и чужие корабли. Ну и что из этого вышло? Матросу бы просто морду набили, а тут дело другое, тут масштабы! Вот где, например, теперь Пруссия? У Польши, у России и даже у Литвы. Нужны ли были все эти маневры, если в результате их у твоей страны отняли даже то, что ей всегда принадлежало?