В плену Левиафана - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Платова cтр.№ 105

За отворотом бустины хранится еще несколько мелочей: билеты в кино, билеты на посещение регаты, билеты на аттракцион «Лепесток лотоса», цирковые билеты, все — на два лица. Есть еще два билета — особенно ценных — на круиз вокруг Апеннин, но корешки у них не отрезаны, а сами билеты не пробиты специальным компостером: круиз так и не состоялся. Все планы нарушила Африканская кампания, хотя Алекс надеется, что все поправимо. И круизное судно обязательно дождется его, лишь бы кончилась война! Все войны заканчиваются — рано или поздно, и в его случае проиграть войну означает выиграть жизнь. Он просто хочет остаться в живых, чтобы попасть на большой, ослепительно-белый лайнер. Времена безрассудства и отчаянной храбрости прошли, разрывная пуля не только повредила плечо, она опрокинула сознание и вытащила на свет не самую приятную правду: Алекс стал осторожным, слишком осторожным. Это еще не совсем трусость, но… Теперь он не уверен, что заслонил бы своих людей собственным телом. Он не уверен, что будет сражаться до конца в открытом бою, а не поднимет руки в знак капитуляции. Хорошо, что активные боевые действия здесь пока еще не ведутся, иначе… как бы он поступил? Дезертировал?

Ответа нет.

Он хочет остаться в живых не только ради себя, но и ради любимой женщины. Это вряд ли извинит мужчину, оказавшегося на войне рядом с такими же мужчинами, парнями, мальчиками. У них тоже есть любимые женщины и девушки — у всех. Даже у Даниэля Селесты, привыкшего считать женщин шлюхами. И тем не менее его грудь украшена татуировкой девушки. Это — самая странная татуировка, которую когда-либо видел Алекс, в ней есть что-то пугающее и притягивающее одновременно. Он никак не может запомнить вытатуированные подробности, единственное, что накрепко осело в сознании, — высокий лоб девушки, навевающий мысли о Средневековье. И у Селесты есть мать (неважно, какой она была — добропорядочной или не слишком); у Барбагелаты — жена, две взрослые дочери и восьмилетний сын, его надежда и отрада. Барбагелата — единственный, с кем Алекс пытался поговорить о проблемах, которые его мучают. Он побывал в тех же переделках, что и его лейтенант, и тоже был ранен, причем дважды. Один раз косвенным виновником его ранения стал сам Алекс, тогда, в Вади-Акарите, во время артобстрела.

— Ты помнишь тот артобстрел, Барбагелата?

— Смутно.

— Мне кажется, такое не забывается.

— Если помнить обо всем — башка не выдержит, лейтенант, — тут Барбагелата слукавил. Нельзя не помнить бой, в котором получил ранение.

— Почему ты прикрыл меня, Барбагелата?

— Вы — мой командир. Вот и все объяснение.

— А если бы на моем месте оказался кто-нибудь другой? Тулио…

— Малыш Тулио? Малыши должны вырасти и стать мужчинами. Обидно, если этого не происходит. — Попробуй пойми этого косноязычного фельдфебеля!

— А если бы на моем месте оказался Селеста?

— К чему все эти вопросы? На вашем месте оказались вы, а я — на своем. И оба мы, слава богу, живы.

— Да. Я твой должник.

— Пустые слова, лейтенант.

— Нет. Я всегда буду помнить о том, что ты сделал для меня.

— Знаете что? Не хотел бы я, чтобы вы вернули этот долг. Побыстрее бы все закончилось! Побыстрее бы кончилась война.

— Ты тоже боишься умереть?

— Умереть? Нет, не боюсь. Боюсь никогда больше не увидеть сына. Это все, чего я боюсь. Вы ведь понимаете меня, лейтенант?

— Да.

Алекс понимает фельдфебеля как никто. Самое главное его сокровище хранится не в бустине, оно спрятано в медальоне. Ему и сейчас ничего не стоит запустить руку под свитер, вытащить его на свет божий и слегка надавить на защелку. Там, в золотой темноте, в полном покое хранятся две крошечных пряди волос: темные и светлые. Они переплетены так тесно, что отделить одну от другой не представляется возможности, да Алекс и не будет этого делать, потому что разорвать связь между женщиной и ребенком невозможно.

Это — его женщина, жена.

Это — его ребенок.

Мальчик, совсем маленький, ему и трех лет не исполнилось, а любовь к жене так велика, что сколько ни дели ее — хоть наполовину, хоть на множество частей, — она не убавится.

— Значит, ради того чтобы выжить… и увидеть сына, ты пойдешь на все, что угодно? Так, Барбагелата?

— Эээ… Что вы имеете в виду, лейтенант?

— То, что сказал. Ты пойдешь на все, что угодно?

— Выжить и увидеть сына — разные вещи.

— Это одно и то же.

— Нет, лейтенант. Если выживать любой ценой…

— Это я и имею в виду.

— Мужчина, который выживает любой ценой, за счет других людей, по мне — кусок дерьма.

Самый исчерпывающий ответ из всех возможных. Барбагелата смотрит на Алекса так, как будто видит его насквозь. Это — совсем новый взгляд, в нем нет ни капли симпатии, ни капли человеческой привязанности, ни капли сочувствия. Это — непривычный взгляд, как будто фельдфебель увидел своего лейтенанта совсем в ином свете, чем раньше. И увиденное ему совсем не понравилось. Алексу тоже не нравится все то, что происходит с ним. Ему хочется вернуть прежнего Барбагелату, которого он знал по Африке, уже тогда между ними сложились отношения, которые невозможно запихнуть ни в один устав. Их можно назвать дружескими, почти братскими. Старший брат — безусловно — Барбагелата: и по возрасту, и по жизненному опыту. Но он тактичен, он никогда не забывает, кто командир, а кто всего лишь подчиненный. Алекс не всегда выдержан, может вспылить, наорать на солдат, учинить мелкую несправедливость, жрать свой офицерский паек на глазах у людей, получающих совсем другие пайки, курить хорошие сигареты, в то время как все остальные курят откровенное дерьмо, — именно так обстояли дела в самом начале его службы. Но стараниями Барбагелаты, ненавязчивыми и почти незаметными, он изменился в лучшую сторону. Перестал кичиться собственным — довольно высоким — происхождением. Перестал видеть в солдатах лишь неотесанных парней, которых не жалко пустить на перегной. Алекс хочет вернуть прежнего Барбагелату. Но больше всего он хочет вернуть прежнего себя.

— Что вас беспокоит, лейтенант?

— Я просто устал.

— Мы все устали. Не думаю, что это продлится еще долго. И года не пройдет, как все закончится, вот увидите.

Алексу кажется, что эта бессмысленная война будет длиться вечно. И он почти готов смириться с этим, как с неизбежностью. Ведь вечность ничем не измеришь, ее не пересидишь ни в окопе, ни на наблюдательном пункте. Год — дело другое, он максимально приближен к человеку и легко измеряется тем, как отрастают волосы. Как растет собственный сын, которого ты не видел с самого рождения. На год можно и поворчать.

— Год — это слишком долго. Слишком.

— Надо потерпеть.

— Да.

— Как ваше плечо, лейтенант?

— Сносно. Иногда побаливает, но справиться с этим можно.