Женщина при 1000°С - читать онлайн книгу. Автор: Хальгримур Хельгасон cтр.№ 48

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Женщина при 1000°С | Автор книги - Хальгримур Хельгасон

Cтраница 48
читать онлайн книги бесплатно

Потом очередь дошла до Гюнны Потной, которая только сейчас подняла глаза от пола и поднялась на ноги, поправила юбку несколькими мощными движениями, словно перед выходом на сцену, сделала три шага до письменного стола и дрожащей рукой приняла у Лины переговорную трубку. Но когда она начала говорить, она была на удивление бестрепетна. Судя по всему, она решила не превращать долгожданный разговор с возлюбленным в посмешище.

«При-привет, родной».

Тут встряла Лина, которая продолжала стоять рядом с ней, словно дежурная, присматривающая за пациентом-влюбленным:

«Гюнна, перед каждой фразой надо говорить ‘Алло, Скард’».

«Алло, Свепнэйар! Это Гюнна?»

Голос у Эггерта был высокий и звонкий, такой голос вполне мог бы принадлежать и женщине. Он излучал самоуверенность простодушного паренька.

«Ал-алло, Ска-Скард! Да. Это тво-твоя Гюнна».

«Алло, Свепнэйар! Это Эггерт. А меня пирогом угостили!»

«Ал-алло! Пи-пирогом…»

«Нет, дорогуша, надо сказать ‘Алло, Скард!’»

Лина положила руку на горячее плечо. Я смотрела, как пятно пота вырастает, словно темный цветок, на серой кофте под рукой, держащей трубку. Вот она быстро поскребла голову другой рукой, вычесав несколько белых хлопьев, и повысила голос:

«Ал-алло, Ска-Скард! Пи-пирогом уг-угостили?!»

В этом вопросе звучала такая глубокая и искренняя радость, что можно было подумать, будто Эггерт по меньшей мере выиграл чемпионат округа по шахматам. Мама и Сигюрлейг обменялись милыми улыбками. Это я помню сама, хотя эту историю мне рассказывает мама, пока мы вместе лежим в посольской кровати в Копенгагене в день святого Торлаука [121] 1940 года.

«Алло, Свепнэйар! Да! Мелькокка мя угостила большущим пирогом! Она фермерша. Мы щас в Скарде!»

«Ал-алло, Ска-Скард! Зна-знаю! А ско-скоро вы при-приедете к нам?»

«Алло, Свепнэйар! Да. Хельга говорит, мы на лодке поплывем».

«Ал-алло, Ска-Скард!»

Гюнна Потная дрожала от переполнявших ее чувств при мысли, что возлюбленный вот-вот появится с моря, светлолобый, златовласый, с одной ногой на корме. Ее радость была так велика, что она не смогла сказать больше ничего.

«Алло, Свепнэйар!» – отозвался Эггерт и сопроводил это визгливым смехом, по которому невозможно было понять, то ли он радуется, то ли издевается. Лина погладила девушку по спине и приготовилась забрать у нее трубку. Но девушка-печка не собиралась заканчивать разговор.

«Ал-алло, Скард! Ка-как дела, родной?»

За этим словом «родной» стояла такая долгая история, такая большая тяжесть, такая великая серебристо-сияющая победа над старыми душевными ранами, что все буквально услышали, как слушатели с каждого хутора в Брейдафьорде проглотили комок в горле.

«Алло, Свепнэйар! У меня все хорошо. У меня невеста появилась».

«Алло, Ска-Скард! Да! Зна-знаю! Я тво-твоя невеста!»

«Алло, Свепнэйар! Не, у мя те’рь новая. Ее зовут Раннвей».

В его голосе все еще звучала эта механическая бодрость, словно это были часы, звонящие по окончании каждого часа, не важно, принес ли этот час радость или горе.

Роуса тотчас перестала вязать, поковыряла вязальным крючком у себя в ухе и выкатила глаза. Кожа ее голого предплечья дрожала, и все наши сердца тоже. Я заметила, как мама закрыла глаза и сжала губы, скрестила руки под грудями. Старая Фьоула шумно втянула воздух широко раскрытым ртом, словно внутри у нее испустил дух черный баран, а дети обернулись и вопрошающими взглядами посмотрели на взрослых.

«Алло, Свепнэйар! Алло, Свепнэйар!» – бодро повторял Эггерт, а затем послышалось неразборчивое: – «Ниче не слышно».

Трубка дрожала в руке Гюнны Потной, а она глядела прямо перед собой, застыв с широко раскрытым ртом, а слезы застыли у нее в слезниках от шока. Датский вертящийся стул заскрипел: Эйстейн наклонился вперед, забрал у нее трубку и строго спросил:

«Алло, Скард! Что ты сказал, парень?»

«Ал… алло, Свепнэйар. У меня новая невеста. Она не как Гюнна, она красивая!»

Победоносная гордость в этом светловолосом безбородом детском голосе вонзила шестнадцать ножей в шестнадцать сердец в нашей гостиной, а приморское солнце яростно посылало в западное окно почти горизонтальные лучи. Мы все превратились в одну обманутую Гюнну.

«Алло, Свепнэйар! Я возьму ее покататься на лодке!»

Фермер Эйстейн развернул стул, протянул руку к аппарату и выключил этот ужас.

58
В Исландии приюта нет
1935

Пока мама рассказывала эту историю, у нее текли слезы. Одна слезинка последовала за ее словами прямо мне в ухо, широко открытое ухо (а другим ухом я прижималась к ее груди). Я усмехнулась сквозь грусть и засунула в ухо палец, вытрясла из него дрожь. Мама уже давно выключила «Би-би-си», и снаружи в наше молчание вливались ночные звуки.

Она продолжала рассказ: «Мы даже и не знали, чем ей, бедолаге, помочь. Нам надо было бы лучше за ней присматривать. Только под вечер она вышла, перешла Болото и дошла до самого Ребячьего утеса. Гюнна Свейнс вбежала в дом с криком, и мы помчались туда – я и Сигюрлейг…»

Мамин рассказ проявил кадр, который все время преследовал меня: Гюнна Потная замерла в воздухе, горизонтальная и толстая в талии, словно лежащий на камне тюлень, задравший голову и ласты прежде чем упасть в среброгривую пену прибоя.

Похороны, в отличие от свадьбы, были не в кавычках. Хельга с двумя дочерьми прибыла в назначенное время на лодке, принадлежавшей Хавлиди со Скаулэйар, и процессия из трех лодок поплыла на Флатэй. Там она, родимая, сейчас и лежит: «Гвюдрун Лаурхатльсдоттир – возлюбленная 1910–1935», – под камнем, который я велела сделать много позже, после того, как осознала, насколько тяжел стук смерти, и после того, как мама рассказала мне всю правду о Гюнне Потной: когда она погибла, она была беременна.

А третья лодка так и не причалила. Когда гроб втащили на остров, и мужики опустили его в траву между двором и церковью, усталые после того, как им пришлось нести это тяжкое горе через всю деревню, все увидели, как Ландрауд спешит к северу по проливу в сторону земли.

Это были такие жалкие исландские похороны. Мы сидели на первом и втором ряду, десять скорбных цветов, а пастор – в трусах пластырь, обслужил эту несчастную душу с истинно церковной механистичностью: еще, мол, одно тело на конвейере жизни, которое надо отметить крестом. Мама все время горько плакала, беззвучно и не сводя глаз с гроба. В этой гибели она обрела себя: узрела свою жизнь с папой на крышке гроба. Я увидела, как они танцуют там вместе: два оловянных солдатика, одетых в белое, ростом с палец, перед венком, который Лина сплела из того, что нашлось под рукой (морянка – цветок более красивый, чем можно судить, исходя из названия).

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию