Полуночные признания - читать онлайн книгу. Автор: Кэндис Проктор cтр.№ 27

Доминик виновато сдвинул брови. Люди всегда рассказывают матери о его проделках. Так уж принято в Куотере.

– Я пел «Красивый синий флаг», – произнес он, подняв подбородок.

– Ох, Доминик, будь осторожнее.

Ложка Доминика с шумом ударила по краю тарелки.

– Думаешь, этот янки меня испугал? Я ненавижу их. Они убийцы, воры и подонки.

– Доминик… – произнесла, наклоняясь вперед, Эммануэль. К своей тарелке она так и не притронулась. – Послушай меня. Как ты можешь судить о каком-то человеке – и даже ненавидеть его – по одной только форме?

Доминик укоризненно посмотрел на нее большими глазами:

– Ты тоже ненавидишь янки. Когда женщина из «Батон-Руж» рассказала тебе, как патруль северян разбил ее мебель, разорвал одежду и украл серебро, ты сказала, что янки – мерзкие, жалкие чудовища. И еще ты говорила о том, что хотела бы, чтобы земля разверзлась и поглотила все синие мундиры на Юге.

Эммануэль какое-то время молчала. Она думала о том, слышал ли Доминик крики женщины, чью пятнадцатилетнюю дочь грубо изнасиловали солдаты.

– Я была очень рассержена, Доминик. Иногда люди в гневе говорят то, о чем не думают.

Доминик долго смотрел на нее в упор.

– Ты хочешь убедить меня в том, что любишь янки?

Можно сказать «нет». Это было бы очень просто. Но Эммануэль всегда старалась говорить сыну только правду.

– Нельзя ненавидеть того, кого ты не знаешь, – ответила она, тщательно подбирая слова. – И думать о человеке плохо только потому, что он носит форму или имеет кожу другого цвета.

Доминик смотрел на нее удивленными глазами.

– Но разве это правильно, что янки здесь делают?

– Нет.

– Тогда они плохие люди?

Эммануэль с силой выдохнула.

– Если бы все было так просто… – Она хотела съесть ложку супа, но передумала. – Если ты поел, иди умойся и надень шляпу. Нас ждет бабушка, и я не хочу опаздывать.

Доминик отодвинул стул и поднялся.

– Могу я взять свой пугач?

– Да, да. Но поспеши.

Быстро поведя носом, белка скользнула вниз по стволу орехового дерева, которое росло перед оградой старинного домика на Эспланад-авеню. Пробежав половину пути, она насторожилась и завертела головой, изучая залитую солнечными лучами лужайку. Эммануэль улыбнулась – зверек был совсем маленьким и не подозревал, что опасность поджидала его повсюду.

– Можешь целиться своим пугачом где угодно, но только не у этой ограды, мой мальчик, – мягко произнесла Эммануэль. – Иначе я заставлю тебя красить все заборы вокруг двора.

– Ну, мама! – заканючил было Доминик, но быстро прекратил, когда нашел для сушеных ягод другую цель – шарик на столбике ограды. Ягода точно поразила шарик, и по заросшей деревьями улице пронесся победный крик, от которого белка поспешно нырнула в раскидистую листву.

Эммануэль беспокоилась за сына. У Доминика было много различных игрушек, в том числе пугачей. Они продавались за ничтожную плату у Джексон-сквер облаченным в одеяла полуобнаженным человеком с бронзовой кожей. Как все мальчишки, Доминик очень любил военные игрушки, но в последнее время это стало беспокоить Эммануэль.

– Так и должно быть, – как-то сказал ей Филипп незадолго до своей гибели, когда она пожаловалась на интерес Доминика к «кровавым забавам». – Здесь такая жизнь – охота, рыбная ловля, езда на коне. Плантаторы развлекаются именно этим. Ему нужно полюбить все это.

– Он уже увлекается этим.

– И ты думаешь, это плохо? – спросил Филипп, и глубокая морщинка пролегла меж бровей. – Доминик не будет таким, каким ты хочешь его видеть, – он будет собой. – Филипп взял Эммануэль за руку, что делал крайне редко. – Мы с тобой плохо вписываемся в наше общество, Эммануэль, и это не принесло нам ничего, кроме неприятностей. Но Доминик соответствует этому миру. Так пусть он получает удовольствие.

Эммануэль печально улыбнулась на эти слова.

– Мой мудрый Филипп, – произнесла она.

И она не стала отбирать у сына его ружье, длинный охотничий нож и пугач, однако строго запрещала ему стрелять в то, что нельзя потом съесть. Возможно, ее мальчик не будет ученым или доктором, но он должен вырасти человеком, уважающим чужую жизнь.

– Мама, – позвал Доминик, обхватив рукой столб ворот, ведущих к массивному подъезду дома семьи де Бове. – Мы опоздали. Опять. Здесь уже много народа.

Сегодня у Мари-Терезы собирались дамы со всего города. По какой-то неведомой причине, которую Эммануэль не могла объяснить, ей очень не хотелось участвовать в этом мероприятии – шить рубашки и вязать носки для пленных, подобно верным долгу дочерям и правильно ведущим себя вдовам. Совсем недавно, теплой, напоенной жасмином ночью, она уединилась с человеком, которого должна была считать врагом. И даже сейчас, когда Эммануэль думала о майоре, она не чувствовала вины. Бесстыдное, горячее желание наполняло ее сердце.

– Мама, – позвал Доминик.

– Иду, – ответила она и ускорила шаги.

Не прошло и часа, как Эммануэль горько пожалела, что согласилась сюда прийти. Сидя рядом с Клер Ла Туш на обшитой полотном софе между высокими окнами гостиной, Эммануэль тихо ругалась про себя, стараясь соединить вместе два куска рубашки, которую ей поручили шить.

– Ба, – произнесла она тихо, затем бросила быстрый взгляд через комнату туда, где Мари-Тереза наблюдала за работой двух почтенных дам. – Что-то не так.

– Увы. – Клер наклонилась вперед, с подозрением глядя на результаты труда Эммануэль. – Ты пришиваешь карман к спине.

Эммануэль в досаде откинулась назад.

– Вот поэтому я и не приходила на эти собрания раньше.

Мягко рассмеявшись, Клер взяла из ее рук наполовину сшитую рубашку.

– Тогда почему ты пришла сегодня? – Она тоже посмотрела на Мари-Терезу. – Знаешь, ничего примечательного здесь ты не увидишь, даже если начнешь шить так же хорошо, как ухаживаешь за больными. Но, – она нахмурилась, рассматривая то, что сделала Эммануэль, – шьешь ты неважно.

– Я пришла потому… – Она осеклась, поскольку не хотела говорить Клер или кому-нибудь еще о том, как одиноко она чувствует себя последнее время. Ощущение оторванности от мира не покидало Эммануэль. – Я пришла потому, что никогда здесь не была. – В гостиной находилось около двадцати женщин. Не меньше половины были в траурных платьях – по мужу, сыну, брату, отцу или кузену. – Не думаю, что это правильно.

– Ты и так делаешь достаточно, – буркнула Клер, пытаясь исправить ошибку Эммануэль.

– Как и ты.

Клер быстро глянула вверх, зрачки ее глаз были как-то странно расширены, словно от страха.