Дорога домой - читать онлайн книгу. Автор: Бриттани Сонненберг cтр.№ 30

По приезде в Сучжоу мы вышли из микроавтобуса и отправились прямиком в ресторан, хотя нас уже накормили до отвала. Папа, единственный из нас, съел на ланч «пьяные креветки», которые полностью соответствовали своему названию и превратили меня в вегетарианку, по крайней мере до конца того дня. Папа пошел бы на что угодно, чтобы китайские партнеры по бизнесу сочли его компанейским парнем. Даже на то, чтобы съесть невинную, дергающуюся, накачанную алкоголем креветку.

Затем настал черед экскурсии по Сучжоу под дождем, с переводчиком, еле-еле, с чудовищным акцентом говорившим по-английски. Мама сказала, что я несправедлива, не снисхожу к «культурным различиям», но сначала я честно пыталась слушать и не смогла разобрать ни слова. Я снова надела наушники и стала избегать маминого взгляда. В середине экскурсии по Музею Сучжоу ко мне подошла Софи и попыталась заставить меня ее выслушать. Я не поддалась.

Неприятность произошла в следующем зале, полном длинных свитков с китайскими иероглифами. Как мы сразу не догадались, увидев, что в зале полно китайских детей, принаряженных в ярко-красные шарфы и синие бейсболки, словно они собрались на ежегодный чемпионат США по бейсболу? Короче говоря, заметив Софи, они просто спятили. Я, видимо, была слишком высокой для уровня их взгляда. Но к Софи они устремились, словно осы на клубничный джем. Они все хотели коснуться ее волос. Мистер и миссис Ли улыбались, как гордые дедушка и бабушка, и папа смотрел на них, тоже улыбаясь, однако мама, я видела, встревожилась, и внезапно Софи закричала, просто завопила: «Отстаньте от меня!» – и кинулась вон из зала.

Я побежала за ней и догнала не сразу. Она выскочила из музея, помчалась по дороге, люди показывали на нее пальцами и смеялись, а она направилась в маленький парк, где у пруда никого не было, потому что дождь продолжался. Когда я прибежала туда, она рыдала навзрыд. Я даже не представляла, что делать. Обняла ее, и Софи меня оттолкнула.

– Ты им разрешила, – сказала она. – Ты смеялась.

Это была неправда, и я так сестре и сказала. Мне было не по себе оттого, что Софи так расстроилась. Из нас двоих она всегда была более храброй, хотя я старшая, и я этого стеснялась. Если мы ехали в лагерь вместе, то именно она дружила со всеобщими любимчиками, заплетала косы девушкам-консультантам и массировала им спину, а я сидела в тени у костра, поджаривая сладкое суфле. Если мы шли к друзьям родителей на ужин, чего я всегда страшилась, то именно Софи предлагала детям вместе поиграть в вышибалы. Именно она сказала мне, что Санта-Клауса не существует, и могла читать страшные книжки перед сном и смотреть фильмы про Индиану Джонса, не убегая из комнаты, как ваша покорная слуга. Так что сестра открылась мне с новой стороны, и хотя мне было больно видеть Софи такой подавленной, какая-то крохотная частичка меня обрадовалась, что я наконец-то стала крутой старшей сестрицей.

– Я их ненавижу.

– Они просто глупые дети.

– Почему они не насели на тебя?

– Наверное, потому, что у меня нет таких великолепных светлых кудрей, – ответила я – в этих словах прозвучало больше обиды, чем я хотела.

Я всегда завидовала волосам Софи. Именно они помогли ей получить роль принцессы, когда в Атланте мы с соседями затеяли постановку «Принцессы-невесты», тогда как я удовольствовалась ролью великана. Ее волосы были того же цвета, что у мамы, особенно на детских фотографиях мамы в доме Ба Ады (так мы называли мамину маму, жившую в Миссисипи). Но теперь я была очень довольна своими прямыми, как палки, волосами.

Мы немного постояли, глядя на пруд. По нему грустно плавали несколько уток в окружении пластиковых стаканчиков, окурков и целлофановых оберток.

– Китай – такая дрянь, – проговорила Софи. Я понимала, она ждет, что я ее поддержку, но почему-то воздержалась и промолчала.

– Что первое ты купишь в «Крогерсе»? – наконец спросила я Софи.

– Шоколадно-арахисовые пальчики, – немедленно отозвалась она. – А ты?

– Коробку медовых хлопьев.

– Чудачка.

Мы пошли назад, я мурлыкала себе под нос мелодию из рекламы этих хлопьев. С ней я чувствовала себя непобедимой, словно вызывая в памяти рекламный ролик хлопьев – мультяшный фермер идет по пшеничному полю и поет, а к нему слетаются птицы, – я делала все остальное – сад камней, тяжелые музейные двери, залы, в которых гуляло эхо, наших хмурых родителей – присутствовавшими здесь лишь наполовину, лишь наполовину реальными.

Я всегда полагала, что именно инцидент в Сучжоу побудил Софи обрезать волосы. По словам мамы, которая пошла с ней в парикмахерскую, то есть в хозяйскую ванную комнату одной французской леди, жившей в нашем доме, Софи всё просила мадам Клод подрезать их короче и короче. Мама разрешила ей, чего никогда не сделала бы в Штатах. Это был единственный плюс в пользу Китая – он действительно ослабил мамины правила. До Китая нам полагался один жалкий час в неделю для просмотра телевизора, по субботам, что всегда вызывало грандиозные споры между мной и Софи. Она предпочитала «Гарфилда», я – видеозаписи музыки кантри. Теперь мы могли свободно смотреть телевизор сколько пожелаем, хотя транслировали в основном паршивое австралийское телевидение, с куклами эму и программами семидесятых вроде «Каскадера», в которых какой-то парень разбивал автомобили, падал с гор, а потом поднимался оттуда с кривой улыбкой и говорил: «Никаких проблем». Еще нам позволили есть любые сухие завтраки, раньше приберегавшиеся строго для поездок к дедушкам и бабушкам в Индиану или Миссисипи. Мама даже согласилась купить игровую приставку «Нинтендо», это стало знаком, что она по-настоящему сломлена.

Когда мама и Софи вернулись с четвертого этажа – из салона-парикмахерской француженки, я едва не прыснула спрайтом, который пила. Хотя Софи всегда была девчонкой-сорванцом, занимавшейся спортом и избегавшей платьев, она крайне тщеславилась своими волосами. При виде Софи все первым делом отмечали эти длинные локоны. А при виде меня говорили совсем другое – неизбежное: какая я высокая. (Я вовсе не считала это комплиментом. Это все равно что назвать цветы на кусте роз красивыми или отметить, как высок этот куст. Кому какое дело, два в нем фута или четыре? Все знают, что значение имеет только роза.)

Не думаю, что Софи действительно просчитала всю эту затею с мальчишеским обликом. Ей пришлось смириться с поддразниванием в школе, но, как я сказала, она обладала способностью быть любимицей, что ее спасало, и не успели мы оглянуться, как другие девочки в ее классе тоже обкорнали волосы. Локоны Софи производили сенсацию только среди китайцев – во время наших воскресных прогулок по Шанхаю с мамой и папой или на банкетах, устраиваемых компанией. Китайцы теперь еще чаще трогали ее стриженые кудри. «У вашего сына красивые волосы», – говорили они моим родителям, и Софи страшно раздражалась. Она стала носить толстовки, надевая капюшон даже в самую жаркую погоду, идя максимально быстро, уткнувшись взглядом в землю.

Банкеты были даже хуже, поскольку она не могла надеть капюшон. Тогда нам приходилось ходить на банкеты по меньшей мере раз в неделю. Папины партнеры по совместному предприятию устраивали их в его честь или чтобы отпраздновать какой-нибудь подписанный контракт. Банкеты тянулись вечность и состояли из миллиона перемен. Мы с Софи сидели там и пили кокосовое молоко или сладкий апельсиновый сок, ковыряя еду на своих тарелках. Некоторые блюда были бесподобными, например, креветочные клецки или паровая рыба с имбирем, но большинство содержало множество противных таинственных ингредиентов. В Атланте одной из наших любимых игр была «угадай по вкусу»: кому-то из нас завязывали глаза, а другая шла в кладовку и зачерпывала ложку вустерского соуса или кунжутных семечек или снимала начинку с печенья «Поп-тартс» и отправляла в рот первой. Единственным правилом, по настоянию нашей няни, не желавшей, чтобы нас стошнило, было – не смешивать продукты. Но тогда мы знали, что хранится в кладовке, поэтому все это завязывание глаз было вызовом, но не страшным по сути. В Шанхае же на банкетах ты и понятия не имел, что ешь: медузу, язык или чьи-то потроха? От переводчика толку обычно было мало, хотя он старался. «Бородатый попрошайка», объявлял он, или «жемчужное императорское морское ушко». Мама говорила, чтобы мы пробовали все понемногу, но после пары бокалов вина переставала за нами следить, и мы могли есть что хотели, сводя это обычно к многократным порциям жареного риса.