Свечка. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Залотуха cтр.№ 194

Что и происходит.

Понимаю, неприятно вам все это читать, но как же мне неприятно это писать – невозможно, невыносимо, больно до боли в груди, до противного тошнотворного головокружения – ведь люблю я городищенских, люблю, по большому счету я и сам городищенский!

Но нет, не всегда тут безобразие творилось, не тонул пьяный милиционер в грязной луже под памятником Ленину, указывающему обломанным гипсовым пальцем путь в никуда – стоял на этом месте тринадцатиглавый красавец собор, и было вокруг радостно и чисто. Да и не Городище тогда было, а Городец, про него говорили: Городец – молодец, а нынешнее Городище сами же городищенские с совсем уж непечатным словом рифмуют.

Народу в нем жило тысяч десять, и на данное, совсем небольшое по нынешним меркам, количество жителей приходилось тридцать восемь православных храмов и монастырей, три мечети, два костела и одна синагога. То есть, я хочу сказать, духовные запросы городецких были необычайно высоки и никаких межнациональных, межконфессиональных тем более конфликтов не существовало, потому что все конфликты от недостатка, а не от избытка, не материального только, но духовного в первую очередь.

Жили-поживали, себя уважали и соседей не забывали, когда работали – не перекуривали каждый час, а когда отдыхали – пили не водку, а иван-чай с калачами. Собирали иван-чай в окрестных лесах и сушили по особому рецепту, ну и калачи размером с тележное колесо сами пекли. Но не иван-чаем был известен Городец, а своими Иванами, не калачами знаменит, а силачами. То ли близость непролазных муромских лесов, то ли мистическое влияние былинного Илюшеньки сказывались, но были мужики городецкие такие здоровые, что просто ужас и, как сами признавали, «натворили бы делов, если бы не наши бабы». Да, женщины городецкие были если не сильней, то уж не слабей точно, а так как в общем народонаселении женская половина численно преобладала, то и совокупная сила за ними в Городце оставалась. Вот встретились на дороге он и она: он ей слово, она ему два, он ей в бровь, она ему в глаз, он лежит, она стоит, улыбается. Сережку в ухе поправит и дальше торопится – ее подружки березку наряжать ждут. Но это как пример, а вообще-то, мирно жили городецкие мужики, бабы, парни и девки: чего делить, если всего вдоволь и для души, и для тела, а вышеописанные сцены случались лишь на фоне любовных недоразумений – без них тоже нельзя, без них человек не человек.

Люблю рассматривать старинные фотографии городчан! Что за люди были! Все силачи, красавцы, и все улыбаются. А если не улыбается кто – под объективом непонятного треногого зверя напрягся, – все равно глазами смеется: радость проживаемой в Городце жизни так и прет из него! Ох, братцы, и сила! Я даже представить себе не могу, что было бы, если бы сила та в правильном направлении применилась, в какой стране мы жили бы сейчас, каким был бы вокруг нас мир, а главное – какими были бы мы сами, эх…

Когда холодным слякотным ноябрем семнадцатого года пришли в Городец большевики, к ним отнеслись, как ко всем пришлым, с приветливым любопытством, к тому же думали, большевики значит большие, сильные, добрые, а оказались мелкие, сопливые, к тому же гусей воруют. Ну, гусей-то не жалко, от них вся Река белая, а вот когда те же сопливые большевики расстреляли десяток городчан – ни за что, а так, для острастки, в интересах установления нового порядка, озадачились и возмутились…

Ох, и летели большевики из Городца – только пятки сверкали и целый год сопливого носа туда не казали. Целый год! Нет, пару раз пытались сунуться, но у городецких на каждой колокольне по пулемету стояло, а их, колоколен, как мы помним, было тридцать восемь. Попы, монахи особенно, новую безбожную власть люто ненавидели, всех призывали стоять до последнего, и первые до последнего стояли. И жили привычной жизнью улыбчивые мои городчане почти целый год, правда, думаю, улыбались уже меньше…

А руководила, управляла, заправляла, направляла, правила всем городецким миром простая русская женщина Марья Михайловна, хотя не совсем простая – генеральская дочь, как я ее называю, городецкая Жанна д'Арк, только внешне совсем другая: круглолицая, крутобедрая, груди – ах, кулачищи – ух, если суждено мне еще один роман написать, то будет он о ней, голубушке.

Понимала все, говорила с грустью в узком кругу: «Хоть сколько еще как люди поживем…»

Осенью восемнадцатого года обступили большевики с трех сторон Городец (четвертая сторона – Река) и трое суток его из пушек обстреливали, а на четвертые вошли под красными знаменами победителей. По свидетельству очевидцев, было среди них много нерусских – латыши, евреи, китайцы даже, а командовала ими женщина, как выяснилось потом, сестра Марьи Михайловны, то ли единокровная, то ли единоутробная, а может быть, даже и родная. Совсем юная ушла она со скандалом из дому, пообещав вернуться.

И – вернулась…

Плакали тридцать восемь православных храмов, рыдали три мечети, выла и всхлипывала синагога. Поповские кишки на крестах висели, вялились – воронье со всех муромских лесов на прокорм слетелось. Сорок монахов голой задницей на кол посажены были, чтобы видели все, как безобразны те, кого они отцами называли, к чьей ручке прикладывались.

Сестра сестру на колокольню позвала для разговора, и долго разговаривали там они, а после Марья Михайловна взмахнула ручками, как птичка, но полетела не вверх, а вниз, где для личного удовольствия красноармейцы ее штыками еще потыкали.

Сеструха та, с новой нерусской фамилией и именем, задерживаться на родине не стала, глянула с усмешечкой напоследок на истерзанный Городец и в повозку командирскую села, оставив вместо себя «на хозяйстве» женщину по имени Софья Власьевна – всяк, кто жил при советской власти, знает, какая это злобная, мстительная, мнящая всех своими врагами баба.

Перво-наперво отрезали Городец от богатой губернии, в которой он раньше находился, и прикрепили к соседней захудалой, лишили статуса уездного, город назвав селом, Городец в Городище переименовали, чтобы городецких-молодецких городищенскими-задрищенскими в окрестных местностях дразнили. Что тринадцатиглавый собор взорвали, а кирпич обыватели на баньки да пуньки разволокли, про это можно даже не говорить – процесс превращения сакрального в профанное, великого в ничтожное нам хорошо известен и по себе знаком.

Но этой мести Софье Власьевне мало показалось – сила-то еще у городецких, городищенских ли оставалась – как ни назови, а люди те же… Думала скоро, придумала лихо: стали в Городец, в Городище то есть, со всей окрестной России бракованный человеческий материал свозить: придурошных, полудурков, дураков стопроцентных, недотыкомок недоделанных, жертв входившего в моду аборта.

Сначала немного – оно ведь как раньше было: не больше одного дурака на село приходилось, не было их, но по мере продвижения к светлому будущему все больше и больше дефективных плодилось, а уж после последней великой войны валом повалили… Не инвалиды войны – инвалиды детства: жертвы пьяных зачатий и побоев, от недокорма, недосыпа, от перегрузок и переработок материнских – от всей нерадостной советской житухи: гугнявые, косоглазые, с волчьей пастью и заячьей губой, кто левую, кто правую ногу приволакивающие, сидячие и лежачие, безручки, безножки, безглазки, безголовки, у которых в черепушке вместо мозгов ветер гуляет.