Я видел, что рыцарю с каждой минутой становится хуже, значит, следовало поторопиться с допросом.
— Какая разница, чья рука отправит тебя в преисподнюю? Демона или мстителя? Но если хочешь узнать, расскажу. Позже. Сперва закончим с невестой. Почему я должен верить твоим словам, а не страданиям жениха?
— Откуда мне знать? — тевтонец держался на удивление спокойно. — Я же не слышал, что именно он говорит. Может, спутал с кем-то. Если нападающие крестоносцами одеты были. А может, ума от горя лишился? Но одно я знаю точно — это не моя затея.
— Разве? Станешь утверждать, что это не ты возил тайком свою жену лечиться от бесплодия к лекарю из Янополя? А когда он оскорбил тебя…
Меня остановил смех рыцаря. Это было так невероятно и неожиданно, что я даже растерялся. Тяжело раненный храмовник, глядя в лицо смерти, смеялся.
— Тебе смешно?! — Горячая волна ударила в голову мне. Задыхаясь от ярости, я смахнул с головы медвежью шкуру вместе со шлемом, ухватил немца за плечи и рванул к себе. — В глаза смотри, ублюдок!
Фон Ритц взглянул на мое лицо, и во взоре его снова появилась смертная тоска. Он ведь уже почти убедил себя, что имеет дело с ряженым, а оказалось, что даже под маской скрывался не человек.
— Мне действительно смешно, кем бы ты там ни был. Но если с воином я готов поговорить, то с демоном нам обсуждать нечего… — прохрипел он. — И если тебе нужны ответы — перекрестись.
— Зачем?
— Разве ты не услышал? — фогт устало прикрыл глаза. — С посланником Сатаны мне говорить не о чем.
Надо так надо. Что мне, жалко?
— Хорошо. Смотри… Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
— Православный, значит… — вздохнул тот и снова закрыл глаза. — Жаль. Но хоть не дьявол. Так и быть… Нет у меня интереса к женщинам потому, что я… скопец.
— Ну и что из… — сгоряча я не сразу осознал смысл услышанного. — Как ты сказал? Повтори!
Храмовник опять скривил губы. От боли… А может, от горечи.
— Да. Тебе не послышалось.
Блин! Но тут мне вспомнился голос фогта, больше напоминающий лосиный рев, чем женственное щебетание евнуха, и я недоверчиво переспросил:
— Скопец?.. С таким басом?
Но тевтонец не смутился.
— Этого объяснить не могу. Может, Господь решил, что уже достаточно отнял… Но я не вру. Еще оруженосцем магистра Робина фон Эльца, в бою с литовцами под Ошмянами я получил ранение в пах. И с тех пор у меня в штанах ничего нет. Можешь сам посмотреть, если не веришь.
Я дернулся было к доспеху немца, но опомнился. Так не лгут. Даже на смертном одре. Тем более врагу.
— Теперь понимаешь, почему я не мог никуда возить жену… Которой у меня тоже, чтоб ты знал, нет и никогда не было. А при виде свадьбы, даже чужой, у меня только зубы ныть начинают.
Что за бред?! А как же тогда история брата Себастьяна? Чтоб мне треснуть, если я хоть что-нибудь понимаю! Либо кто-то бессовестно врет… либо мы не тот замок захватили?
— Слышь, фогт! А это точно Розиттен?
Задумавшись, я неуклюже задел колено Конрада, от чего державшийся из последних сил храмовник, даже не вскрикнув, закатил глаза под лоб и потерял сознание.
— Эй-эй, ты чего удумал? Ты мне брось это дело…
Я вскочил на ноги и рявкнул на весь замок:
— Чего рты разинули?! Не видите, комтур умирает?! Живо лекаря сюда! А не то я вам!..
* * *
На какое-то время мне показалось, что удар по голове не прошел бесследно и я как минимум оглох — такая в замке стояла тишина. Но уже в следующее мгновение двор ожил и зардел, словно потревоженный улей. Прямо как в анекдоте о «лопнувших» глазах и свете, выключенном в туалете.
Будто уже давно стояли в дверях и только ждали моего разрешения, во двор выскочило несколько человек, одетых, как слуги, и, с опаской косясь в мою сторону, захлопотали над фон Ритцем. Похоже, фогта здесь сильно уважали. Или побаивались…
Ко мне тоже подбежала пара наемников Лиса. Морды довольные, глаза веселые. Будто хмельного дернули. Принюхался. Нет, не пахнет. Значит, от радости. Что и замок наш, и сами уцелели.
— Ваша милость, вы не ранены? А то, как храмовник вам по голове булавой врезал, мы думали, все, поминальную надо заказывать…
— Нет. Фогт только медведя еще раз убил, — я тоже изобразил на лице веселье. Зачем людей излишней серьезностью тревожить. — Капитан где?
— У бранденбургских рыцарей, ваша милость. Как вошел в башню, так и не выходил больше.
— А что в казарме?
— Сперва ломились, теперь притихли.
— Понятно… — услышав ответ, я сделал себе зарубку на память: если осяду где-нибудь надолго, сделать в помещении для солдат второй выход. Типа аварийный. Но это потом. Сейчас успех закрепить надо.
Я поманил ближе того, что выглядел старше. Солиднее.
— Объяви кнехтам, что их фогт сдался в плен и замок переходит к маркграфу фон Айзенштайну. Если кто захочет присягнуть новому господину — препятствий не будет. Как и тем, кто пожелает уйти. Да, не забудь прибавить, что жалованье маркграф кладет вдвое против прежнего, после первого месяца службы. А ты, — я ткнул пальцем во второго, помоложе, — метнись к западной башне. Лиса позови. Если выйдет, скажите что жду его. А если нет, двери не ломайте, меня зовите.
— Как прикажете, ваша милость!
Отдав распоряжения, я вернулся к Конраду. Пользуясь тем, что рыцарь без сознания, то есть боли все равно не чувствует, с него первым делом сняли доспехи.
Лекарь, а их всегда просто отличить от остальных по характерным движениям, когда они осматривают пациента, супил брови, что-то бормотал, но особой озабоченности не выказывал.
— Что с ним?
— Повезло господину коммодору… — ответил тот, не отрываясь от дела и даже не посмотрев, кто спрашивает. — Если можно перелом назвать везением. Но это как посмотреть. Немного ниже, и остался бы фогт без ноги. Вернее, пришлось бы отрезать конечности по колено. Чуть выше — дубина раздробила бы бедро. А кость срастется… Через месяца два-три хоть в седло. Только на дождь ныть станет…
Угу. Что ж, может, оно и к лучшему. Враг он и в Африке враг, особенно немец, но если не повинен фон Ритц в том, что я ему предъявить хотел, то и наказание можно смягчить.
— Очнется скоро?
— Когда прикажете, ваша милость…
Лекарь явно слышал, как ко мне обращались наемники, и сделал вывод. Умен, шельма. Решил сразу бонусные очки заработать. А что, Le Roi est mort, vive le Roi!
[44]
Англичане, кажется, как раз во время крестовых походов этот тезис и придумали. Или это на него мой портрет подействовал? Я заметил, как врач дернулся, соизволив обратить внимание на того, с кем говорит. Он даже украдкой смастерил левой рукой «козу», которой мусульмане ифритов изгоняют. Без разницы.