— У него, наверное, есть другие внуки?
— Насколько я знаю, нет, — пожимаю я плечами, удивляясь, что Мишке это пришло в голову. — А почему ты об этом спросил?
— Я подумал, может, у него не хватает времени для меня?
У меня сжимается сердце. Впору заплакать над своим несчастным ребенком, но тут же я мысленно прикрикиваю на себя: перестань!
— Мишка, тебе непременно нужен этот другой дедушка? Может, ты хотел бы даже уехать к нему и с дедушкой Мишей больше не видеться?
Ребенок задумывается.
— Нет, не хотел бы. Кирилл одного своего дедушку любит, а другого нет. Он на него все время кричит и никуда ходить не разрешает. А деда Миша обещал взять меня на рыбалку.
Все-таки как просто дети расставляют свои приоритеты! Мы с возрастом теряем такую вот непосредственность. Моральные нормы заставляют держаться в отведенных нам рамках. Должны мы любить своих дедушек, вот мы их будто бы и любим. Даже если они не ходят с нами на рыбалку.
— Видишь! В конце концов, каждый человек может для себя решить, что ему больше нужно, и не завидовать тому, что у кого-то больше дедушек и бабушек. У нас — меньше, но зато они получше десяти других! Или я не права?
— Права, — соглашается сын и поглядывает на часы.
— Спать, спать, спать в свою кровать! — напеваю я и несу сына в детскую.
— Мама, я уже большой, — лениво напоминает он, но не делает попытки слезть с рук. Мишке тоже хочется почувствовать себя маленьким и опекаемым.
Тоже. Я говорю — тоже? Поцеловав сына и пожелав ему спокойной ночи, я устраиваюсь в гостиной с семечками, которые на скорую руку пожарила. Мама не любит, когда я грызу семечки, говорит:
— Ну что за деревенские привычки!
Но поскольку я все же люблю это делать, то в очередной приезд они с отцом завозят мне мешочек, который стоит на кухне возле плиты, упрятанный в большой плетеный короб. У меня от этой моей любви на переднем зубе такая характерная выемка, и чтобы у Мишки зубы не страдали, я обычно нагрызаю ему небольшую кучку ядрышек, из которой он чинно таскает их по одной.
Едва я успеваю устроиться поудобней, чтобы начать смотреть любимый сериал про тайны следствия, как оглушительно звонит телефон.
Я же совсем недавно убавляла его громкость чуть ли не до шороха, но Мишка, наверное, опять прибавил громкость звонка.
— Слушаю, — говорю я и смотрю на часы: одиннадцатый час! Кто стучится в дверь моя, видишь, дома нет никто!
— Это я, Ванесса Михайловна, — говорит трубка голосом Найденова. — Я вас не разбудил?
— А если разбудили, то вы заберете звонок обратно? — хмыкаю я.
— Мне нужно с вами поговорить. Срочно!
Но поскольку я не спешу с ответом, он говорит:
— Это в ваших интересах.
— Хорошо, приезжайте, — решаюсь наконец; и чего это я застряла? Ведь не думаю же, что Найденов может причинить мне какой-то вред. — Записывайте адрес.
— Не нужно, — говорит он, — я знаю.
И пока я раздумываю, что на это ему сказать, слышатся короткие гудки.
Я соскакиваю с дивана, краем сознания все-таки сожалея, что меня вытащили из моей нирваны. Вот уж не время сидеть! Едва войдя с Мишкой в квартиру, я только и успела сделать, что сварила нам с ним овсяную кашу, которую в отличие от многих детей мой сын любит.
Обычно я делаю из нее чуть ли не деликатес. Кладу изюм, немного ванили, украшаю ломтиками свежих фруктов. Если нет, вареньем. Так что, натрескавшись с сыном каши, мы улеглись в постель и до отхода ко сну читали книжку…
Я вихрем пронеслась по комнатам, запихивая в шкафы разбросанную повсюду одежду. Подумать только, я даже посуду не помыла — две несчастные тарелки и пару чайных чашек.
Пожалуй, слишком давно в моем доме не было мужчины, вот я и расслабилась, перестала вовремя наводить порядок.
Нет, я все же на себя наговариваю. Не такой у меня и беспорядок, но кому из нас хочется услышать от мужчины, пусть и не самого близкого, короткое, но такое емкое слово «неряха»!
Я успеваю навести в комнатах порядок. По крайней мере в двух из трех. Не станет же он заходить в детскую комнату, чтобы посмотреть на моего спящего сына.
Почти тут же в дверь звонят, и я иду открывать, не спрашивая, кто это.
— Я так и думал, — говорит, входя, Найденов и протягивает мне букет чайных роз.
— О чем, интересно, вы думали? — спрашиваю я, но он не отвечает. — Не снимайте обувь!
Я говорю это Найденову, потому что он как раз наклонился, чтобы расшнуровать свои фирменные ботинки. Он некоторое время колеблется — не испачкает ли мне пол, но в конце концов решается войти.
— Цветы по какому-то поводу? — спрашиваю я больше для того, чтобы уяснить, в какой тональности будет проходить наша встреча.
— Как это — по какому? — бурчит он, вешая свое пальто. — Я впервые в квартире женщины, которую… в общем, женщины, с которой еще не встречался в домашних условиях… Кстати, вам идут эти штанишки. Главное, в них вы вовсе не кажетесь крутой вумен, которая может снизойти к мужчине, пожалев его, несчастного…
Неожиданно для себя я краснею. По поводу штанишек. Нормальный домашний костюмчик: хлопковые бриджи и майка с рукавами. У нас в доме всегда теплые батареи, так что в зимнее время я вполне могу обходиться без теплых халатов и штанов с начесом.
— У вас в квартире есть лоджия? — спрашивает Михаил Иванович, без приглашения следуя за мной на кухню — здесь у меня есть ваза, куда я хочу поставить принесенные розы.
— Есть, — говорю я удивленно; для чего ему лоджия?
— Можно посмотреть?
— Можно. Осматривайте всю квартиру, кроме детской — дверь направо, мой сын недавно заснул.
Пусть ходит смотрит, если ему так хочется, хотя его беззаботный вид ничуть не говорит о том, что у Найденова ко мне срочное дело.
Я лезу в холодильник, делаю на скорую руку салат из моркови и чеснока, режу колбасу. Отчего-то мне кажется, что Михаил Иванович захочет овсянку, если я предложу. По крайней мере в гостиничном ресторане он ел с удовольствием.
— А чем это у вас так вкусно пахнет? — спрашивает он, возвращаясь на кухню.
— Овсяной кашей.
— Она еще осталась?
— Осталась.
— А вы мне ее дадите?
— Ради Бога! — Я словно дирижирую рукой с ножом. — А я тут закуску готовлю.
— Закуску! — всплескивает он руками и опять скрывается в недрах моей квартиры. Точнее, я слышу, как он топает в прихожую. — Вот.
Он возвращается и ставит на кухонный стол бутылку коньяка в красивой, расписанной золотом коробке.
— У вас в руках не было сумки? — удивляюсь я.