И в этот момент погасли фонари. Сразу стало видно, как с горы стремительно падает вниз на поселок как будто черный огромный язык.
В эту же секунду Тоню резко рвануло за руку, и мужской голос рявкнул в самое ухо:
— Бегом! Наверх!
— Джек, за мной! — закричала она и помчалась, увлекаемая каким-то мужчиной, не оглядываясь, оступаясь на камнях, совершенно незаметных в кромешной тьме.
Промедли они всего пару секунд, и спастись бы не удалось, потому что густая, черная, грязная вода успела даже задеть ее ногу, едва не сломав.
Они бежали, задыхаясь и падая, поднимаясь все выше и выше. Джек тоже мчался по дороге вверх, скулил и оглядывался на Тоню, словно хотел сказать: «Быстрей! Что же ты так медленно ползешь?!»
В поселке нигде не было света, но воздух вокруг был заполнен голосами и страшными чавкающими звуками, словно то нечто, почти живое, свалившееся с горы, поедало людей, которых слизывал его огромный грязный язык.
— Что это такое? — спросила Тоня, когда они на секунду остановились, чтобы перевести дух.
— Сель, — сказал Костя, ибо это был он. — Я говорил, что слишком жарко. Снега стали стремительно таять…
Рядом с ними тоже кто-то тяжело дышал, а потом знакомый женский голос произнес:
— Сходили за хлебом!
— Надя, ты, что ли? — выдохнула Тоня.
— Тошка, успела вырваться? Мы видели, как Михаил тебя схватил, а ты от него вырвалась и бежать.
— Если бы не Костя…
Даже в темноте Тоня почувствовала, что Надя смотрит на то место, где, по звукам его голоса, находился Костя.
— Не останавливайтесь! — прикрикнул на них тот, кого они помянули.
И опять начался бег по улице, которая, по счастью, поднималась вверх. По счастью — не потому что им от этого было легче, а потому что они явно убегали от опасности.
То, что казалось живым существом, громко рычало и ворочалось внизу, но темнота, оставшаяся за ними, мешала разглядеть, что же все-таки случилось.
— Можно передохнуть, — разрешил наконец Константин.
Он щелкнул зажигалкой, поднял ее повыше, и Тоня увидела, что их четверо. Кроме Нади, рядом стоит Лавр и тоже тяжело дышит.
— Как вы сюда попали? — удивилась она.
— Мы же говорили, что будем поблизости, — напомнила Надя, — а как только погас свет и вверху так страшно загудело, Лавр сказал: «Надо бежать!» И мы побежали.
— А как же я? — насмешливо спросила Тоня. — Разве не меня вы хотели оберегать?
Костя погасил зажигалку и сказал:
— Кажется, если нам куда-то и можно пойти, то только ко мне домой.
— А ведь и правда, — пробормотала Тоня. — Твой дом стоит на самом верху Раздольного.
— Вот и я о том же. Пойдемте, нам топать еще два квартала.
— Черт! — проворчал Лавр. — Можно ноги переломать.
— Ничего, потерпите, у меня дома есть мощный автомобильный фонарь и достаточное количество свечей.
— Ты приготовился к блокаде? — хмыкнула Надя, судя по звуку, перемещаясь поближе к Константину.
Надо же, одной рукой держится за Лавра, а вторую к Костику протягивает. Но он тоже догадался о цели ее перемещений и скользнул по другую сторону от Тони, так что Надя в конце концов в нее и уперлась.
— Кстати, а где Михаил? — громко поинтересовалась она, получив облом.
— Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, — с негодованием отозвался Костя. — Я вытащил Антонину, а ваш Михаил не маленький мальчик! Не инвалид, как я, а боевой офицер!.. Кстати, а что же Лавр не подумал о спасении своего друга?
— Потому что и я так же подумал. У Михаила реакция — будь здоров! Он, может быть, сейчас впереди всех нас несется.
— Тогда попрошу вас не вести больше о нем разговоры. Потому что сейчас темно, внизу сель сметает все на своем пути, так что думать о том, уцелел кто-то или нет, мы сможем только утром. Пусть хотя бы рассветет!
Через пять минут все четверо — и Джек! — входили в калитку, которую перед ними распахнул Костя.
Тоня отстегнула поводок.
— Иди побегай! — И спросила у Кости: — Ничего, если Джек обследует твой двор?
— Конечно, пусть бегает.
Он протянул вверх руку — доставал откуда-то из-под стрехи ключи, потом звенел ими и наконец распахнул дверь.
— Проходите!
Опять прошуршал, что-то нашаривая, и включил яркий автомобильный фонарь, поставив его на полку.
— Не разувайтесь! — сказал он, заметив, что Лавр присел, расшнуровывая кроссовки.
— Нет, мы разуемся, — не согласилась Тоня. — Не знаю, как у кого, а у меня туфли грязные. Потом не отмоешь пол.
— Тогда подождите немного, — сказал Константин. Он принес три табуретки, усадил всех, пошарил на ощупь в каком-то ящике и вытащил несколько пар тапок и резиновых шлепанцев. — Если хотите непременно разуваться, выбирайте себе тапки.
А сам вышел на крыльцо. Очевидно, он набирал нужный номер по мобильному телефону, потому что они вскоре услышали, как Костя докладывает:
— Леонид Петрович, у нас беда: сель сошел! — А потом только короткие фразы: — Хорошо. Я понял. Будем ждать. Нет, сейчас ничего не видно. Будем ждать… Сейчас я зажгу свет, и мы пройдем в гостиную. — Войдя в коридор, он сказал: — Директор связался с районной МЧС. Говорят часа через полтора должны прилететь вертолеты. Воинская часть поможет, но, к сожалению, она далеко.
— До рассвета еще шесть часов, — отозвалась Тоня, потому что Надя с Лавром промолчали. — Интересно, мою «Ниву» сель зацепил или мы просто пробежали мимо нее, не сообразив, что до дома Кости можно доехать?
Но говорила она куда-то в тишину, где Кости уже не было.
Он появился с подсвечником из трех свечей и пригласил их:
— Идите за мной!
Тоня ни разу не была у него в гостях. Во-первых, потому, что они не были столь уж близки, во-вторых, она бы и не пошла в дом к холостому мужчине. Что поделаешь, вот так по-дурацки была воспитана. Якобы он мог ее приход неверно истолковать.
Надя с Лавром чинно, как на комсомольском собрании, сели рядышком на старом диване.
— Сейчас я принесу вино, которое вы еще не пробовали, — значительно произнес Костя, собираясь уйти.
— Хочешь, я тебе помогу? — предложила Тоня.
— Хочу. Давай, Титова, отрабатывай свое спасение, — с ехидцей проговорил он. — Ежели что не так, заранее прошу простить. Я человек одинокий, за женщиной по части наведения порядка могу и не угнаться.
Странно, что они общались, как будто ничего не случилось и сель не мог, например, подняться выше — это уже Тоня по привычке додумывала, — к самому порогу Костиного дома.