— Мы с ним разминулись, — сказала она вслух. — И сейчас он должен ждать меня во Франции, в моем замке…
Ее речь прервал хохот Леонида.
— В замке? — сказал он и повторил: — В замке?! Да откуда у тебя вдруг взялся замок? Я прекрасно помню рассказы Николая о том, что никаких родственников за границей у вас нет и нечего надеяться на смерть какого‑нибудь богатого аристократа.
Какой он все‑таки хам! Эти Разумовские, сразу видно, из простолюдинов. Ни воспитания, ни лоска. Разговаривает с Соней, будто она… девица из номеров!
— Есть у меня замок, — упрямо сказала она. — Можешь спросить у Жана. Друг моего деда Еремея оставил его мне.
— Теперь объявился еще дед… Ах да, ведь это его лабораторию мы нашли в подземелье вашего старого дома. И даже сколько‑то золотых слитков. Но на них не купишь замок во Франции. Лучше расскажи мне все честно, и тогда, кто знает, может, именно я найду выход из твоей запутанной жизни… Ты слишком непрактична, Соня, чтобы пускаться в самостоятельное плавание. Чего может достигнуть женщина в одиночку? Да ничего! — Он взял у нее из рук деньги. — И шпаги еще какие‑то придумала. Куплю, а там посмотрим. Может, и самому пригодятся!
Он ушел, и Соня обессиленно села прямо на пол. Теперь она еще больше уверилась в том, что о золоте в бревнах говорить ему нельзя. Собирать сейчас вместе Жана и Мари не стоит, придется побеседовать с каждым в отдельности. И с этого момента Разумовского надо остерегаться.
Мари вошла и внимательно посмотрела на нее. Это был взгляд любящий, заботливый. Отчего‑то Соня не усомнилась, что, прикажи она своей служанке убить Леонида, выполнит ее приказание и глазом не моргнет. Не потому, что кровожадна, а потому, что преданна. И заранее оправдывает Соню во всем, даже в ее ошибках.
Залезть на лестницу Мари ей не дала.
— Как можно, ваше сиятельство! Для чего же тогда я при вас?
— И для чего? — решила подразнить ее Соня.
— Для ухода за вами. Для охраны…
— Охраны! Мари, мы всего лишь слабые женщины.
— С некоторых пор не так уж и слабы, — не согласилась та. — Если бы не «звездочки», кто знает, смог бы ваш Лени сейчас расхаживать по Барселоне, по вашему дому и тем более говорить с вами в непозволительном тоне.
— Об этом я и хотела с тобой посоветоваться.
Черт! Может, прав Леонид и Софья уже начинает перенимать манеры простонародья? Посоветоваться со служанкой? Кому бы такое могло прийти в голову!
Кажется, и Мари удивилась. Вон склонила голову набок, точно ожидала, не повторит ли Соня свою странную фразу.
Не дождалась и принялась водить тряпкой по деревянному потолку, а Соня придерживала лестницу. На всякий случай.
— Дело в том, что я вам с Жаном не все сказала. Леонид не просто мой соотечественник. Он был раньше моим женихом, но потом из‑за дуэли вынужден был бежать из страны, а я вышла замуж за другого.
Мари даже присела на ступеньку, чтобы удобнее было слушать.
— Но он бывший военный, человек властный, и не может допустить, чтобы женщина над ним главенствовала. Понимаешь?
— Как же тут не понять, — отозвалась Мари. — Таких, как мсье Жан, может, и нет больше. Только он может терпеть ваше главенство.
— А в таком случае, как я думаю, ничего о золотых слитках Леонид не должен знать. Придется нам все делать очень осторожно, что, конечно же, будет трудно…
— А вот и я! — воскликнул Жан, появляясь перед ними с небольшой детской кроваткой в руках. — Как вам моя покупка?
— Прелестная! — воскликнула Соня. — Только пока поставь ее у порога. Мы с Мари решили тут все помыть.
— Мы? — улыбнулся Шастейль. — Мне вспоминается басня о мухе, которая сидела на рогах вола и говорила: «Мы пахали!»
— Ты совершенно прав, я и есть та самая муха. Мари ничего мне делать не дозволяет. Но думаю, окна я все‑таки вымою. Не приглашать же для такого дела отдельную работницу! А потом мы повесим портьеры и поставим кроватку. И кровать для няни. Пабло обещал прислать.
— Повезло нам с соседом, — заметил Жан.
— Зато со спасенным из рабства не повезло, — понизила голос Соня.
— Он где‑то рядом? — спросил Жан.
— Пока нет, но может прийти с минуты на минуту. И вот что я подумала: о наших планах он знать не должен.
— Выходит, даровав ему свободу, мы поплатились своей? — усмехнулся Шастейль.
— Ничего на этом свете даром не дается, — тяжело вздохнула Соня. — Смотри, я предложила ему денег на дорогу, но он отчего‑то медлит…
— А что, разве плохо ему здесь?! — с сердцем воскликнул Жан. — Кормят, поят. Любимая женщина рядом…
Соня покраснела, хотя Шастейль не сказал ничего особенного. Но поневоле вспомнишь матушкины присказки: «Знает кошка, чье мясо съела». Или как там еще — «На воре шапка горит»?
Зато теперь, увидев ее смущение, Жан сразу догадается, что между нею и Разумовским завязались некие отношения, в которых самому Шастейлю было отказано.
Подумала так и рассердилась: что они все от нее хотят? Княжна Астахова вообще может позволить себе ни перед кем не отчитываться!
Но, взглянув на Жана, опять смутилась: он смотрел на нее с неприкрытой озабоченностью.
— Извини, Софи, я вымещаю на тебе свое раздражение. Но до него все было так хорошо. Даже то, что мы с Мари попали в плен, а ты нас освободила…
Какой Жан все‑таки порядочный человек. Он и не подумал в чем‑то ее заподозрить.
— Освободила вас не я, а рыцарь де Мулен, — торопливо поправила Соня. — И что в этом хорошего — в пленении?
— Хорошо то, что мы не успели вкусить всех его ужасов. Хорошо, что ты о нас побеспокоилась. Могла бы успокоить себя тем, что мы люди взрослые, бросили тебя одну, и не стала бы нас искать.
— Жан, опомнись! Вы оба мне… дороги.
При этих словах Мари поерзала на лестнице и шумно задышала. Она, будто старый скупец, собирала для себя все знаки внимания и памяти о ней обожаемой госпожи. Приютская воспитанница, которая никогда не чувствовала себя хоть кому‑то нужной.
Соня скупо улыбнулась ей. Незачем проявлять слишком много внимания к этой глупой девчонке, а то Мари в порыве чувств еще с лестницы свалится.
И она продолжала уже для Жана:
— Ты так много сделал для меня, делишь со мной все тяготы моего предприятия, все заботы…
— Софья! — услышали они не крик человека, а будто рев медведя.
Оба не сговариваясь выглянули в коридор. Посреди него стоял Разумовский с двумя шпагами под мышкой и огромной плетеной бутылью вина в руке, которой он взмахнул при виде Сони.
— Ты дала мне много денег. К тому же я торговался и решил несколько сэкономленных реалов пустить в дело. И я же не стал покупать какое попало вино. Я сначала попробовал то у одного, то у другого… — Он горестно склонил голову. — Эти проклятые галеры лишили меня сил. Раньше от такого количества вина я бы и не захмелел. Я мог пить с друзьями всю ночь напролет и оставаться трезвым, а тут… С трех… нет, с четырех кружек меня совершенно развезло.