Уроки милосердия - читать онлайн книгу. Автор: Джоди Пиколт cтр.№ 45

Внезапно у меня разболелась голова. Мне не хотелось оставаться там, вообще не хотелось быть в Украине. Мне было всего двадцать три года. Мне хотелось сидеть в кухне у мамы, за столом, есть ее суп с ветчиной. Хотелось смотреть, как по улицам ходят красивые девушки на высоких каблуках. Хотелось целоваться с одной из них на мощеной аллее за лавкой мясника.

Мне хотелось быть юношей, у которого впереди вся жизнь, а не солдатом, который каждый божий день сталкивается со смертью и каждую ночь отчищает форму от кишок.

Я, пошатываясь, вышел из пивной и краем глаза заметил какую-то вспышку света. Это была секретарша, ее волосы блеснули в свете уличного фонаря.

— Мой рыцарь в сияющих доспехах… — произнесла она, вытаскивая сигарету.

Я помог ей прикурить.

— Он обидел тебя?

— Не больше, чем обычно, — пожала она плечами.

Как по мановению волшебной палочки, двери пивнушки распахнулись, и вышел Фолькель. Он ухватил ее за подбородок и поцеловал в губы.

— Идем, моя дорогая, — сказал он чарующим голосом. — Ты же не станешь сердиться на меня всю ночь, верно?

— Никогда, — ответила она. — Только дай я докурю.

Он взглянул на меня и снова исчез в пивнушке.

— Он неплохой человек, — сказала Анника.

— Тогда почему ты позволяешь ему так с собой обращаться?

Анника посмотрела мне прямо в глаза.

— Тебя я могу спросить о том же, — ответила она.

На следующий день казалось, что никакой ссоры и не было. Когда мы приехали в Звягель, то в наших акциях стали использовать пулеметы вместо винтовок. Солдаты сгоняли бесконечные потоки евреев во рвы. На этот раз их было так много, две тысячи! Чтобы расстрелять всех, понадобилось целых два дня.

Не было смысла пересыпать песком ряды тел, и подразделения сгоняли евреев прямо на их расстрелянных родных и близких — некоторые все еще продолжали корчиться в предсмертной агонии. Я слышал, как они шептали друг другу успокаивающие слова за секунду до того, как сами умирали.

В одной из последних групп оказалась мать с ребенком. В этом не было ничего необычного — я повидал тысячи таких семей. Но эта мать… Она баюкала маленькую девочку и говорила, чтобы та не смотрела, не открывала глазки. Она положила малышку между двумя телами, как будто укладывала на ночь. А потом запела.

Слов я не понимал, но узнал мелодию. Эту же колыбельную в детстве пела нам с братом мама, только на другом языке. Малышка тоже подпевала.

— Nite farhaltn… — пела еврейка. («Не останавливайся…»)

Я отдал приказ, и застрекотал пулемет, вздрогнула земля под ногами. Но когда огонь прекратился и у меня в ушах перестало звенеть, я услышал, что девочка продолжает петь.

Она была вся липкая от крови, и голос ее больше напоминал шепот, но мелодия поднималась, как мыльные пузыри. Я прошелся по яме и прицелился в нее. Она лежала, уткнувшись лицом в мамино плечо, но когда почувствовала, что я навис над ней, подняла голову.

Я выстрелил в тело ее мертвой матери.

Потом раздался еще один выстрел, и песня стихла.

Рядом со мной Фолькель прятал в кобуру пистолет.

— Целься лучше! — велел он.

Я провел в Первом пехотном полку СС три месяца, и меня постоянно преследовали кошмары. Я садился завтракать и видел в противоположном конце комнаты призраки расстрелянных. Смотрел на свою выстиранную, безупречно чистую форму и замечал места, куда попала кровь. По вечерам я напивался до беспамятства, потому что опаснее всего были эти несколько часов перед сном.

И даже после того, как в Звягеле был расстрелян последний еврей и Фолькель похвалил нас за отлично проделанную работу, я продолжал слышать пение той девочки. Она была погребена под бесчисленными телами своих односельчан, но ветер играл ветвями деревьев, как на скрипке, и я снова и снова слышал ее колыбельную. Ее голос засел в моих ушах, словно шум океана.

В тот вечер я начал пить рано и пропустил ужин. Пивная плыла перед глазами, и, казалось, с каждой выпитой стопкой я все больше врастал в стул, на котором сидел. Я даже подумал, не вздремнуть ли прямо здесь, на липком столе, который никогда начисто не вытирался.

Не знаю, сколько времени прошло, когда появилась она, Анника. Открыв глаза, я понял, что сижу, прижавшись щекой к деревянному столу, а она устроилась сбоку и смотрит на меня.

— Ты в порядке? — спросил она.

Я поднял голову, которая казалась чугунной, и перед глазами все поплыло.

— Похоже, тебе самому домой не добраться, — сказала Анника.

Потом помогла мне встать, хотя я никуда не хотел идти. Она говорила без умолку и потащила меня из бара туда, где я останусь один на один со своими воспоминаниями. Я принялся вырываться, что было совсем нетрудно, поскольку я был намного выше и сильнее ее.

Анника сжалась, ожидая удара. Подумала, что я такой же, как Фолькель.

От одного этого у меня в голове прояснилось.

— Я не хочу домой, — признался я.

Не помню, как мы добрались до ее квартиры. Там были ступеньки, но я был не в состоянии их преодолеть. Понятия не имею, кто меня раздел. Понятия не имею, что потом произошло, — о чем, скажу вам откровенно, очень-очень жалею.

С абсолютной ясностью помню одно: как проснулся от холодного поцелуя пистолета в лоб. Надо мной навис Фолькель.

— У меня для тебя сюрприз, — сказал Алекс, когда я вошла в кухню. — Садись.

Я уселась на стул, глядя, как напряглись мышцы на его спине, когда он открывал заслонку кирпичной печи и что-то оттуда доставал.

— Закрой глаза, — попросил он. — Не подглядывай.

— Если это новый рецепт, я все же надеюсь, что ты испек наш обычный заказ…

— Ладно, — перебил меня Алекс, находясь так близко, что я чувствовала тепло его тела. — Теперь можно смотреть.

Я открыла глаза. Алекс стоял с раскрытой ладонью. На ней лежала булочка, в точности похожая на те, что раньше пек для меня отец. От одного этого хотелось расплакаться.

Я уже чувствовала запах корицы и шоколада.

— Откуда ты узнал? — спросила я.

— В тот вечер, когда я зашивал тебе шею, ты напилась и много болтала. — Он улыбнулся. — Пообещай, что съешь все до крошки.

Я разломила булочку. Пар, словно тайна, окутал нас. Мякоть была немного розоватой, теплой, похожей на плоть.

— Обещаю, — сказала я и откусила.

Сейдж

Разве можно винить креациониста, который не верит в эволюцию, если его всю жизнь пичкали сомнительной теорией, что Бог создал человека, а он заглотнул не только крючок, но и леску с грузилом?