Хищная книга - читать онлайн книгу. Автор: Мариус Брилл cтр.№ 78

— С добрым утром, — оживленно сказал он, поворачиваясь к Перегноузу и размазывая на лице липкую грязь с помощью рукава. — Так вы уже проснулись?

— Где мы?

Барри скосил взгляд на дорожную карту и ухитрился три раза сменить полосу движения, прежде чем вопль Перегноуза заставил его снова посмотреть вперед.

— Как раз подъезжаем к какому-то Монтриюксу.

— Монтре, цветок на берегах Женевского озера. Мы в Швейцарии?

— Да, границу перемахнули, даже не заметили. Вы спали.

— А вы всю ночь провели за рулем.

— Нет, я останавливался соснуть после границы. Мы не выбились из графика?

Перегноуз взялся за карту, посмотрел на нее, потом глянул на часы. Они продвигались гораздо успешней, чем он ожидал. Они могут приехать на место даже раньше срока. Улыбнувшись Барри, он заметил, что белки глаз у юноши испещрены красными прожилками, а зрачки сжались в булавочные головки.

— Думаю, мы заслужили кофе, — сказал Питер. — Заедем-ка в Монтре.

Барри послушно повернул урчащий «бентли» вправо, и они спустились в просыпающийся город.

* * *

Словно темное боа, струящееся по покрытому яркими бликами рельефному телу экзотической стриптизерки, въезжая в мрачные, сырые туннели и вырываясь из них на солнечный свет, «Восточный экспресс» двигался то внутри, то поверху, то вокруг гор и пропастей австрийских Альп.

А внутри, в любви, в движении, в объятьях, в соприкосновении, в тесноте, в интиме купе, в темноте и на свету метались Миранда и Фердинанд. И говорили. О, как они разговаривали. О великом и о мелочах. Словно бы Фердинанд своим правдивым рассказом выворотил камень обмана из плотины у моря доверия, и слова хлынули потоком. Впервые они понимали друг друга, впервые им было хорошо вместе. Фердинанду оказалось удивительно приятно не вспоминать заученные строки «биографии», а Миранда была счастлива, что снеговик тает. Даже молчание было уютным В конце концов они поднялись, привлеченные обеденными шумами, звоном подносов, запахами копченостей, а потом, когда за окном серые скалы проносились вплотную к вагону, да горные потоки стремились по своим усеянным валунами каменистым руслам, Миранда отвернулась от этой безмолвной картины и перехватила взгляд Фердинанда.

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем.

— Нельзя ни о чем не думать. Ты имел в виду «займись своим делом, надоеда».

— Нет, я так не думал.

— Так о чем же ты думал?

— Тогда я думал просто о том, какая ты красивая, — наконец сказал Фердинанд, — и как мне повезло. Повезло, что встретил тебя, что пришел в этот магазин, сел в тот вагон метро. Я думал, что в сущности ничего о тебе не знаю, но почему-то, откуда-то я тебя знаю. Я могу заглянуть тебе в глаза и все понять, тебе не нужно делиться со мной своими мыслями, они видны в твоих глазах. Когда я в них гляжу, ты их не опускаешь, не щуришься, не увиливаешь, ты смотришь честно и открыто, ничего не утаивая.

Миранда засмеялась.

— При всей этой честности и открытости я даже туманно не смогу объяснить, почему я здесь оказалась. По-моему, просто сердце мне подсказало. Но я не знаю, что ты во мне видишь. Может быть, если бы у меня было меньше времени на раздумья, я бы столько не спрашивала себя: почему? Я бы просто радовалась этому. Жила этим.

— Итак, единственная проблема у нас возникает из-за размышлений.

Они улыбнулись друг другу, а поезд въехал в тихий колокольный звон, несущийся от коровьих ботал. Они улыбнулись одновременно, зная друг про друга, что каждый думает, будто бы взял верх в разговоре. И зная, что нащупали общую струнку, ту, которая зазвенела, когда они впервые встретились. А если для них звенит одна и та же струна, они похожи, они не такие далекие одинокие миры; у них есть надежда.

Природа, требующая удовлетворения похоти, подчинения диктату генов, оказалась обуздана этой особой культурой, которую трубадуры и прекрасные дамы специально создали и развивали для того, чтобы остаться в живых, а не пасть от удара меча своего сеньора.

Сердце влюбленного трепещет, он мало ест и мало спит, потому что боится исполнения своих желаний, ведь это грозит ему смертью, и все же чресла его пылают от страсти. Французы даже в наши дни называют кульминацию совокупления la petit mort. Маленькая смерть.

Теперь мы, наконец, можем ответить на наш вопрос. Это размежевание чувственности и чувства произошло из-за страха, и более того, страх — неотъемлемая составляющая любви.

Именно поэтому я считаю, что тогда-то и была изобретена любовь. Был сделан всего один шаг, следствием которого спустя века стали все наши романтические представления о любви. Задумаемся о том, какая грандиозная культура создана вокруг этой шутки, этой игры, в которую тогда начали играть, назвав ее любовью. Прошло уже восемь столетий с тех пор, когда еще можно было просто предаваться по указке своих генов плотским утехам, не имея нужды приукрашивать суть надуманными словами и понятиями. В ту эпоху, до сотворения «любви», если вы чувствовали зов плоти, вы точно знали, чего хотите. У вас не было смятения чувств, непонятных сердцебиений, мучительных сомнений, вас не сбивали с толку миллионы наставлений, запутывающих дело, называющих его любовью, требующих, чтобы вы вели себя так, как предписывает культура, а не так, как велит вам природа. Когда вы хотели совокупляться, вы знали, что хотите совокупляться.

Теперь, через восемь веков культурного пресса, мы все верим в галантность и ритуалы ухаживания, но где-то внутри мы по-прежнему ощущаем те же первобытные позывы. Можно ли удивляться, что наши головы, наши сердца, сами наши души жестоко страдают от этого несоответствия, этого раскола, этой раздвоенности?

И тогда определение, которое искали те два карикатурных персонажа, я бы сформулировал так: «Любовь — это… похоть, обманутая обществом».

Слишком долго над нами тяготела эта изобретенная для угнетения «любовь». И хотя кто-кто, а лично я в последнюю очередь предложил бы всем нам просто пойти и заняться сексом с кем хочется, я тем не менее убежден, что мы, если бы здраво оценили, полезна или вредна «любовь», смогли бы относиться к ней более рационально и больше не позволять ей порабощать нас, словно средневековому феодалу.

Спрашивается, почему же и каким образом это иго держится так долго?

К этому я и перехожу.

Глава седьмая

ТИРАНИЯ

Все наши мысли, побужденья, страсти — всё,

Что только есть живого в оболочке нашей тленной, —

Всегда служители Любви, они стоят у алтаря ее,

Чтоб не угас огонь священный.

Сэмюэл Т. Колридж (1772–1834). «Любовь»

ЛЮБОВЬ СУТЬ ИЗВРАЩЕНИЕ.

Или по меньшей мере абсолютно неестественна. Это создание рук человеческих; нам внушили, что мы переживаем ее, тогда как мы просто не вполне понимаем и пытаемся подавить свои естественные чувства, рожденные похотью. Внушили за долгие столетия выработки условных рефлексов с помощью нашей культуры.