Она потеряла последнюю надежду, Джон-Джон понимал это.
Он оглядел квартиру. Все, что Джоани хранила в шкафу, теперь валялось на полу. Она рассматривала эти предметы перед его приходом. Она вспоминала счастливые дни в окружении детей, свои «званые обеды», которые они так любили. Она фантазировала каждый раз, когда хотела приободриться. Но теперь ничего этого не будет — кроме воспоминаний ценой в несколько сот фунтов.
Джон-Джон опустился на колени, поднял с полу серебряный нож для тортов, прижал его к груди и расплакался, как ребенок.
Малыш Томми находился в критическом состоянии. Он был сильно обожжен и зверски избит. По больнице ходили слухи, что он — сексуальный маньяк, и даже медсестры, которые обязаны проявлять сострадание по долгу службы, не могли дотрагиваться до него, не воскресив в памяти образ Киры Бруер.
Лицо девочки теперь было знакомо каждому. И глядя на человека, виновного в происшедшем, они полагали, что возвращают к жизни убийцу.
У полицейского, находившегося у постели Малыша, были на этот счет свои мысли. Если Джон-Джон Бруер с дружками появится здесь, чтобы завершить свое дело, он не будет препятствовать этому. Пусть эта туша умрет в агонии. Это все, что он мог пожелать.
В округе никто не сомневался, что Томми Томпсон или Джозеф Томпсон, а скорее всего они оба, виновны в этом преступлении.
Пресса не раз задавала вопрос, как могло случиться, что полиция так и не проверила этих ублюдков на причастность к делу. Вдобавок ко всему Джозеф Томпсон исчез, подлив масла в огонь неумолкающих разговоров.
А для Малыша Томми оставалось единственное спасение — морфий. Он был уже весь пропитан им. Но если он выживет, впереди его ждет пожизненное заключение.
Если только другие преступники оставят его в живых.
Глава семнадцатая
Ди Бакстер вновь и вновь перечитывал сводку новостей. Это дело стало ему поперек горла. Для газетчиков праздник, а для него сплошные неприятности.
Будь он проклят, этот Джон-Джон Бруер!
Парень теперь — национальный герой. Всем известно, что расправа с Томмии — дело его рук, но никто не может доказать это. Более того, улыбнись Ди Бакстеру удача — он все равно не смог бы упечь молодца. Тронь его — это вызовет общественный взрыв. Призрак малышки Киры взывал к отмщению.
Единственное, чего он сейчас хотел, так это пойти домой, лечь спать и не проснуться.
Он знал, что у Джоани Бруер такое же желание, только вызвано оно другими причинами.
Моника ликовала. Ее предположения оказались верными, и Джон-Джон в конце концов расправился с этим ублюдком.
Коротая время за чашкой кофе, она услышала стук в дверь.
— Открой, Бетани.
Она больше не пеклась о мнении соседей. Поступок Джон-Джона доказал, что она была права. Она чувствовала себя почти героиней. Ее гордость не имела предела.
Бетани, посмотрев в глазок, хотела убежать. Она не могла бы взглянуть гостье в глаза.
— Это Джоани Бруер, мама.
Моника едва не поперхнулась кофе. Видимо, Джоани хочет извиниться. Что ж, она примет ее слова с должной благосклонностью. Как-никак, дружили столько лет, а ошибиться может каждый.
— Да открой же ты дверь, глупая девчонка!
Бетани даже не огрызнулась, что было на нее совсем не похоже. Бедная девочка — она восприняла исчезновение Киры так близко к сердцу! Моника, не отрываясь, следила за новостями. И даже читала газеты, хотя чтение для нее было наказанием номер один.
Бетани впустила Джоани и была напугана ее видом. Она выглядела как старуха. Непричесанная и неряшливая, она лишь отдаленно напоминала прежнюю Джоани.
— Привет, Джоани! Все в порядке?
Голос Моники источал дружелюбие. Как будто ничего и не было. Как будто она не предавала свою лучшую подругу.
Джоани вздохнула.
— Чашечку кофе?
— Есть что-нибудь покрепче? — Даже голос у Джоани изменился. Так, как она, говорят только тяжелобольные.
Моника налила большой стакан бакарди, слегка разбавив его кока-колой.
— Ну, подружка, приложись, если хочешь.
Джоани сделала большой глоток и села на край софы.
— Ты так отощала, Джоани!
Она бросила на нее безразличный взгляд.
— Тебе это даже идет, подружка…
— Перестань, Мон.
Джоани не собиралась выслушивать болтовню подруги. Она пришла не за этим.
— Ты лгала, когда говорила о Томми?
Моника ждала чего угодно, только не этого.
— Что ты имеешь в виду?
В ее голосе слышалась обида.
— Ты это все придумала, что Томми — педофил?
Глаза Джоани сделались жесткими, и Моника почувствовала, что висит над пропастью.
— Мне нужна правда.
Моника была обижена, и это было заметно.
— Нет, не придумала. Возможно, я преувеличила, но была права. Разве не так?
Она была уверена в своей правоте.
— А ты знаешь, к чему привели твои слова?
Монике не понравилось, какой оборот приняла беседа.
— Теперь они постараются пришить моему мальчику дело. — Джоани осушила стакан. — По-моему, ты в курсе, как они к нему относятся, и у них появился хороший повод упрятать его в тюрьму.
Джоани готова была расплакаться.
Когда фараоны попросили Джон-Джона пройти с ними в участок, у нее от страха затряслись все поджилки. Она была уверена, что его посадят. На сей раз Ди Бакстер не упустит случая. Удача не может сопутствовать мальчику вечно. После исчезновения Киры семья распалась.
Она ткнула пальцем в подругу.
— Я читала твои откровения о нашем ремесле. Мне было все равно, ведь это было правдой. Но я никогда не прощу тебя. Если моего сына посадят, у меня никого не останется. Тогда я приду по твою душу. Ты меня понимаешь? Помощь Джон-Джона не понадобится, если начну действовать я.
Моника все поняла. Перед ней была прежняя Джоани — та, которую старались избегать люди, крепко насолившие ей. Та, которая умеет постоять за друга, за себя. А в том, что касалось ее детей…
— Джоани, это дело рук Томми, все знают об этом.
— Так ли это? Я верю Лорне не больше чем тебе. Я уже привыкла к тому, что ты постоянно лжешь. Но теперь от твоей болтовни может пострадать мой мальчик. Ему грозит тюремное заключение! Если это произойдет, я уничтожу тебя. — Она встала. — Я потеряла ребенка, Моника, а если потеряю второго…
Она оставила предложение неоконченным.
— О чем ты, Джоани? Джон-Джон — герой! Никто не посадит его. Он оказал фараонам услугу — они ненавидят педофилов так же, как ненавидишь их ты!