– Не отвлекайся, – одергивает меня внутренний голос. – Давай теперь в бюро несчастных случаев, может, хоть там что-то узнаешь.
В самом деле, имеет смысл поспешить. Начинается дождь, а у меня нет зонта.
Я поднимаю курточный воротник, накручиваю на голову шарф, как тюрбанчик, и, дополнительно прикрывая голову сумкой, по узкой дорожке между зеленой изгородью и длинной, как Великая Китайская стена, многоэтажкой бегу к своей машине.
Я не очень аккуратно припарковалась, серебристая морда «Рено» влажно поблескивает в конце серо-зеленого тоннеля. Я так тороплюсь оказаться в тепле и сухости автомобильного салона, что вижу только заветную дверцу.
А за углом меня, оказывается, поджидают!
Спасибо дождику: из-за него я пригнулась, и неожиданный удар справа не попадает мне в голову. Он приходится выше и выбивает у меня из рук сумку, которая в полном соответствии с законами физики летит в кусты. Я же – в полном соответствии с законами женской логики – спешу спасать не себя, а священную дамскую сумку, и вместо того чтобы с ускорением бежать к машине, резко останавливаюсь, переламываюсь пополам и по пояс ныряю в зеленое море самшита.
Этот непредсказуемый маневр спасает меня от второго удара. Он со свистом проходит вовсе мимо, а я ойкаю, царапая руки твердыми, как пластик, листочками, но не прекращаю месить самшит в поисках утраченной торбы.
И крепко хватаюсь за ее кожаные ручки в тот момент, когда меня резко дергают за полу куртки.
Слишком резко: я бы и без посторонней помощи не затруднилась разогнуться, рывок же выдергивает меня из куста, точно рыбку из воды. И так же, как рыбка, я протестующе трепыхаюсь и дергаюсь, а сумка в моей руке взлетает и идет по кругу, как миниатюрное и очень быстрое колесо обозрения.
Бум! Центростремительный полет моей торбочки обрывает встреча с некой преградой, и я чувствую, что меня уже не держат.
Сумка – это не только ценный мех! Она и для снаряжения, и для вооружения хороша!
Кого и куда я приложила своим боевым оружием, рассмотреть не успеваю. Во-первых, размотавшийся мокрый шарф закрывает мне обзор, во-вторых, я столь же любознательна, сколь и труслива, и тороплюсь убежать.
До моей машины каких-то двадцать шагов через подворотню, и я не собираюсь осматривать поле боя раньше, чем окажусь в укрытии.
А спрятаться надо не только от грабителя – или кто это был (а, о)? – но и от усилившегося дождя.
Пригнувшись, из-под сплошной завесы ливня выскакиваю в подворотню и замедляю шаг.
Машина на той стороне мне уже не видна, водопад закрывает ее, как шиферная плита. За спиной у меня гудит такая же волнистая серая стена, в подворотне темно, и я чувствую, что оказалась в ловушке.
А впереди кто-то есть!
Я слышу шорохи и хруст кирпичной крошки и битого стекла. Определенно это не кошка, а кто-то значительно более крупный.
Мне срочно нужен свет, но на поиски в сумке мобильника, который можно было бы использовать как фонарик, уйдет немало времени.
Не придумав ничего другого, я пронзаю зловещую тьму эмпатическим взором.
Звучит это красиво, но желаемого волшебного результата, к сожалению, не дает.
Да, я замечаю чью-то красно-синюю ауру, но это не тот свет, который разогнал бы тьму. То, что я вижу, напоминает одновременно и карнавальный костюм Кощея Бессмертного с нарисованными костями, призрачно белеющими на фоне черного бархата, и цветное бензиновое пятно в грязной луже.
Расплывчатый красно-синий силуэт приближается, выбрасывает в мою сторону протуберанцы, и я чувствую резкий запах.
Отступаю и упираюсь лопатками в холодную стену.
Черт, даже боевую сумку в ход пустить не получится – мне тут размахнуться негде!
Пятно надвигается и впечатывает меня в стену.
– Что за?.. – вскрикивает мой внутренний голос и замолкает, не договорив.
Вонь заползает в мозг и гасит мое сознание, как туча – солнышко.
– Ну, что, подруга, очнулась?
Хриплый голос царапает мне ухо, как шерстяная варежка.
Открыть глаза оказывается не легче, чем выжать штангу.
– Умеют же некоторые нажраться! Что мешала? – ехидно интересуется шерстяной голос.
– Когда мешала, кому мешала? – мямлю я.
Фрагментами вспоминаю последнее действо с моим активным участием: темная подворотня, дождь стеной, надвигающаяся на меня гигантская амеба в праздничной биоиллюминации и плотно забивающий ноздри мерзкий запах какой-то химии…
Опасливо тяну носом и снова ощущаю изрядную вонь, но это уже совсем другой букет. Густо пахнет немытым телом, застарелым перегаром, мочой и духами.
Я лежу на чем-то твердом, и мне холодно. Перед глазами подобие пестрого занавеса, он интригующе колышется, и несколько секунд я со слабым интересом жду продолжения. Потом определенно понимаю, что передо мной чья-то несвежая ситцевая юбка, и напрочь теряю желание увидеть закулисье.
– Наркоманка, что ли? – не отстает шерстяной голос.
Я поднимаю глаза и вижу засаленный древний тулуп с плеча крепостного Герасима, который вовсе не утопил свою Муму, а сделал из нее кокетливую шапочку.
Между растрепанным воротом тулупа и малость оплешивевшим меховым чепцом помещается морщинистое желтое лицо. Оно как будто нарисовано на потрескавшейся дыне: брови выведены черным карандашом, глаза обозначены жирной подводкой и лиловыми тенями, щеки – румянами, а губы – помадой цвета пармской фиалки. Похоже, это модная дама.
Мамзель Герасим, так сказать.
– Ох! – роняю я.
И вовремя прикусываю язычок, чтобы не вымолвить рвущийся с губ непечатный глагол полностью.
«Охренеть! – дипломатично выдает более приличный синоним мой внутренний голос. – Это кто?!»
– Вы кто? – спрашиваю я вслух.
– Чего это ты мне выкаешь? – обижается мамзель Герасим. – На соседних нарах паримся, так что не выпендривайся, цаца!
– На каких еще нарах?!
Я резко вскидываюсь и снова охаю и ахаю, натягивая до самой шеи несвежую простынку.
Вот это сюрприз! Под простыней я абсолютно голая!
С невольной завистью смотрю на чужой тулуп.
Мамзель Герасим злорадно хохочет:
– Что, в первый раз в обезьяннике, цаца? А надо меньше пить!
– Я не…
Осекаюсь, не договорив.
Часто дышу в ладошку, приставленную к носу вогнутым козырьком, и понимаю: я да. В смысле, да, я пила.
Но где? Когда?!
Я ничего не помню.
«Действие второе, те же и Чацкий, – расстроенно бурчит мой внутренний голос. – Опять амнезия?»