Шмидт обратил внимание на своего разведчика.
– Просто поверить не могу, что все так хорошо обернется. Мы отлично выбрали время.
– Оба ваших человека здорово сыграли свои роли. Герр гауптштурмфюрер, вы мудро поступили, арестовав меня в лесу. – Кажик, он же Адольф, потрогал бок, куда ткнул его солдат. – Если честно, то все было сделано так хорошо, что не верится.
– Я знаю, что это была правильная мысль. Мне пришло в голову, что один из партизан может пойти за тобой следом, и, если бы тот заметил, что ты идешь прямиком в город, у него возникли бы подозрения. Если партизан видел, что произошло, то подумал, что тебя и в самом деле задержали, и тогда он ничего не заподозрил.
– Герр гауптштурмфюрер, но меня никто не видел. Я убедился в этом. Вернувшись, я расскажу им, что нашел своего раненого друга мертвым и мне пришлось похоронить его.
– Отлично. – Дитер Шмидт обошел стол и уселся позади него. – Сейчас ты пойдешь обратно и вместе с Рудольфом Флигелем вольешься в эту группу. Завоюйте их доверие! Примите участие в их подрывной работе. Оставайтесь с ними до тех пор, пока я не приму решение окружить их.
– Почему бы не арестовать их всех прямо сейчас?
Дитер Шмидт задумчиво покачал головой.
– Я уверен, что эти люди связаны с другими группами. Я хочу, чтобы вы оба оставались с ними и узнали как можно больше. Мне нужны не только они. Надо узнать, кто еще действует в этом районе, откуда они получают приказы, связаны ли они с Варшавой, помогает ли им кто-либо из Зофии? Я хочу узнать об этом как можно больше. А если мы добьемся успеха, твердо обещаю – нас всех ждут высокие награды. Держите меня в курсе дела о каждом их шаге.
– Jawohl,
[20]
герр гауптштурмфюрер! – сказал Кажик Сковронь. Он отдал нацистский салют и ушел.
Глава 18
Пока к исходу зимы над юго-восточной частью Польши свирепствовал грозный ветер, в Зофии происходили знаменательные события.
Люди из пещеры хотя и были ограничены в своих действиях из-за сильных снегопадов, все же постепенно разрабатывали план нападения на склад боеприпасов. Каждый участвовал в планировании с полной отдачей. Они установили контакт с другой группой, действовавшей на севере, и тайные курьеры сумели держать с ней постоянную связь. Была определена предварительная дата для основного удара. Все в пещере каждый день готовились к нему.
Два новых товарища, Кажик и Станислав, восстановив силы, оказали большую помощь, их военная подготовка и опыт в обращении с оружием стали бесценным даром для этих сугубо невоенных людей.
В это же время Ян Шукальский взял под свою опеку еще шесть деревень и населенных пунктов и использовал весь запас первой партии вакцины. Таким образом появилась еще тысяча случаев мнимого заболевания тифом. Вторую партию вакцины изготовили в склепе костела, так как оба врача больше не решались пользоваться лабораторией больницы и теперь собирали ингредиенты для третьей партии. Ян надеялся, что к концу весны будет еще около пяти тысяч мнимых больных тифом в Зофии и окружающих деревнях.
Как они и ожидали. Центральная лаборатория Варшавы приняла соответствующее решение. Интерес к происходившему быстро рос по мере того, как пробы крови, поступавшие из Зофии, давали положительные результаты. Отвечавшие за анализы врачи были потрясены высокими показателями, что свидетельствовало о чрезвычайно серьезном положении. Начальник лаборатории, некий Фриц Мюллер, сухо прокомментировал это своим коллегам:
– При таком темпе заболеваемости нам нечего беспокоиться об окончательном решении проблемы в Зофии. За нас эту работу проделает тиф!
Но инфекционная болезнь беспокоила их гораздо больше по иной причине.
– К черту поляков, – заключил начальник, изучая последние результаты анализов. – Если эти поляки такие грязные, то заслужили смерть. Но Зофия и окружающий ее район является местом сосредоточения наших войск, и многие из личного состава, кого направляют на Восточный фронт, получают там обмундирование. Мы рискуем тем, что они могут принести с собой тиф на фронт, и тогда помимо смертельно опасной русской зимы придется сражаться еще и с заразной болезнью!
В Центральной лаборатории, подвластной немцам, было решено, что это место, где так быстро распространяется крайне заразная болезнь, должно быть объявлено «Seuchengebiet» – пораженным инфекцией районом.
Начальник лаборатории тут же отправил телеграмму в Краков:
«РЕКОМЕНДУЮ СЧИТАТЬ ЗОФИЮ И ОКРУЖАЮЩИЙ РАЙОН В РАДИУСЕ ДВАДЦАТИ КИЛОМЕТРОВ ЗОНОЙ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ЭПИДЕМИИ ТИФА. ПРЕДЛАГАЮ ИЗБРАТЬ ЛЮБЛИН НОВЫМ МАРШРУТОМ ДЛЯ ПЕРЕДВИЖЕНИЯ ВОЙСК И СОКРАТИТЬ ВСЕ ГАРНИЗОНЫ, ДИСЛОЦИРОВАННЫЕ В ЭТОМ РАЙОНЕ, ДО ДВАДЦАТИ ПРОЦЕНТОВ ОТ НЫНЕШНЕГО КОЛИЧЕСТВА ИХ ЛИЧНОГО СОСТАВА».
Рейхспротектор Ганс Франк сам подписал приказ военному коменданту Зофии сократить количество солдат и перевести личный состав, превышавший эту норму, в Краков. Продукция земледелия и молочных ферм больше не подлежала вывозу из этого района, а должна была оставаться в обозначенной местности, и все контакты с гражданским населением предписывалось свести к абсолютному минимуму.
Дитер Шмидт побледнел, читая этот приказ.
В этом районе вводится карантин! И надо отдать около восьмидесяти процентов своих людей! Как он должен, по их мнению, контролировать этот город и сохранить полную команду на складе вооружения? И как долго все это продолжится? Зофия была слишком важна, жизненно важна, чтобы ее можно было долго держать под карантином. Приближалось весеннее наступление, всю зиму на склад доставлялось горючее и артиллерия, чтобы можно было начать движение после того, как растает снег. А теперь что делать? А как быть с ценной информацией, которую он собирал о партизанах? Чего ожидает от него верховное командование? Но комендант Зофии столкнулся еще с одним обстоятельством, которое беспокоило его ничуть не меньше. Дитер Шмидт никогда в жизни не подвергался опасности заразиться тифом.
Прошло уже более двух месяцев, как умер Ганс Кеплер, и Анна Крашиньская все еще оплакивала его. В эти кошмарные времена войны и нацистской оккупации люди не выказывали эмоции и скрывали свои чувства. Но Анна неосторожно раскрылась перед Гансом и после нескольких дней знакомства влюбилась в него. Они об этом не говорили, однако Анна не сомневалась, что он испытывает к ней те же чувства.
Но сейчас, ощущая одиночество и печаль, Анна стала дважды в день, вечером и утром, ходить в костел Святого Амброжа, где преклоняла колени перед Мадонной, зажигала маленькую свечку, читала молитву за упокой души единственного человека, которого она полюбила. Анна поклялась Святой Деве, что в предстоящие годы она никогда снова не полюбит мужчину так, как она любила Ганса Кеплера.
Однако в последнее время, когда Анна спокойно опускалась на колени перед Богоматерью и произносила молитву, ей становилось тревожно. Несколько раз она вдруг отрывала глаза от четок и быстро оглядывалась, но убеждалась, что рядом никого нет. И все же это чувство оставалось: это неопределенное, вызывающее дрожь ощущение, будто кто-то наблюдает за ней. Сегодня у нее снова возникло такое ощущение. Анна стояла на коленях, перебирала пальцами бусы четок и, находясь совсем одна в часовне Святой Девы, шептала: