– Я никому не скажу, клянусь.
– Кто из ваших родных живет здесь, в Зофии?
– Я остановился у бабушки.
– Она не должна об этом знать.
– Я понял.
– Итак, пан Кеплер, вот что я предлагаю. Я отправлю рапорт в немецкое учреждение общественного здравоохранения, в котором будет говориться, что вы очень больны и что эта болезнь, возможно, тиф.
– Тиф! Но как можно…
– Я введу вам вакцину, влияющую на иммунную систему таким образом, что через семь дней в крови обнаружится фактор, который покажет ложный положительный результат, то есть тиф. Анализ вашей крови проведут в немецкой лаборатории. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Думаю, что да, доктор. Но как удастся их одурачить? Разве они не могут проверить как раз ту вакцину, которую вы собираетесь мне ввести?
Ян Шукальский покачал головой и достал из кармана пачку сигарет. Предложив одну Кеплеру, он зажег спичку и сказал:
– У меня есть основания полагать, что я единственный, кто знает, как можно устроить такой ложный положительный результат. Вакцина, о которой я говорил, является моим собственным изобретением.
– Понимаю…
– Но эта вакцина не испытывалась на человеке, и я точно не знаю, что случится, когда это произойдет. Вакцина, которую я сам должен приготовить, очень похожа на ту, какую используют для предотвращения брюшного тифа, только в ней другой штамм бактерий. Я опробовал ее на животных, но очень маленьких, таких, как морские свинки, но я ни разу не вводил вакцину крупному животному. Так вот, самое меньшее зло может заключаться в том, что вакцина не окажет желаемого действия, а самое большое зло – в том, что может возникнуть какой-нибудь тип аллергии и вы умрете после инъекции.
– Понимаю… – снова пробормотал Кеплер, и его лицо застыло в раздумье. – Если я правильно понимаю, доктор, то мне нечего терять. Если ничего не получится, тогда я вернусь к тому, с чего начал. Если я умру от вакцины, тогда… – Он пожал плечами. – Тогда я избавлюсь от лишних хлопот. Когда мы сможем приступить?
– Вакцину еще надо приготовить. Надеюсь получить ее через шесть дней. На сколько дней у вас увольнение? Две недели? Тогда у нас есть время. Приходите через четыре дня, и я дам вам знать, как у меня продвигаются дела.
Кеплер надел шерстяной вязаный колпак на голову, пожал руку Шукальского и твердым голосом произнес:
– Доктор, не знаю, как вас благодарить.
Голова Кеплера была так занята своими мыслями, что он почти не обратил внимания на юную девушку, которая прошла мимо него по обледенелым ступенькам, ведущим к входу в больницу. Он тут же остановился и обернулся.
– Привет! – сказал он.
Анна Крашиньская оглянулась и, увидев, что он машет рукой, вернулась, спустилась вниз и оказалась рядом с ним. Ее хорошенькое крестьянское личико озадаченно нахмурилось. Затем она узнала его и тут же просветлела.
– Да это же вы!
Кеплер широко улыбнулся девушке, любуясь ее милым лицом, мягкими рыжими волосами, которые ниспадали ей на плечи и завивались на кончиках. Он всюду узнал бы ее, эти большие карие глаза и тонкие изогнутые брови. Она была на голову ниже его.
– Разве вы не узнали меня?
– Без униформы не узнала, – нерешительно сказала Анна, пытаясь улыбнуться. – В самом деле я рада, что столкнулась с вами. Хотелось поблагодарить вас за шоколад и колбасу, которые вы предложили мне в поезде. Для моей семьи это было настоящее угощение. Боюсь, что рождественский ужин без этого вышел бы совсем пресным.
– Я счастлив, что смог порадовать вас, – Кеплер продолжал улыбаться ей, чувствуя себя гораздо свободнее, чем раньше. – Не хотите ли сегодня вечером поужинать вместе со мной? – выпалил он. – Дома у моей бабушки?
– О… – Она отступила на шаг. – Я думаю, что…
– Пожалуйста, забудьте о том, что я солдат рейха. Знаю, это нелегко, но я в увольнении и сейчас всего лишь простой гражданин Зофии. Как-никак я здесь родился.
– Обычно я всю неделю ужинаю в больнице.
– Соглашайтесь. Я встречу вас после работы. В котором часу?
– Правда, я не знаю…
– В котором часу? – спросил он более мягким голосом.
– В восемь часов.
– Значит, на этих же ступенях.
– Хорошо, – согласилась она, наклонив голову. – Думаю, мы все-таки старые друзья.
– За старую дружбу, – сказал он, приподнимая свой колпак, будто произнося тост. – До вечера. Пока.
Мария Душиньская прибыла в больницу чуть позже и нашла Шукальского в его кабинете. Он облокотился о стол и сложил пальцы так, что они напоминали шпиль церкви.
– Входя в больницу, я видела, как вышел этот немецкий парень, – сказала она. – Наверное, вы ему все объяснили.
– Да, и еще рассказал о возможных последствиях. Похоже, он воспринял все очень правильно. Если учесть, на что он идет и какое наказание его подстерегает в гестапо, думаю, он все отлично понимает. Наверно, Ганс Кеплер сильный духом человек.
– Но вам он не нравится.
Шукальский удивленно посмотрел на свою ассистентку, пораженный тем, что она сделала столь точное наблюдение.
– Нет, не нравится. Разве это заметно?
Она кивнула.
– Я удивилась бы, если бы он вам понравился. После всего того, в чем он замешан, мне он тоже не нравится. Но мы должны помочь ему.
– Мария, не поймите меня превратно. Я помогаю не Кеплеру. Я помогаю полякам, которых он мог бы убить, вернувшись в Освенцим. Пошли, время делать обход.
Оба врача завершили привычные больничные обязанности к десяти часам и пошли в лабораторию, где Леман Брюкнер корпел над утренними лабораторными образцами. Он пожелал им обоим доброго утра обычным сухим, безразличным голосом и продолжал работать с реактивами и пробирками.
Доктор Душиньская изучила агаровую пластинку в инкубаторе и сразу убедилась, что плотные круглые и полукруглые колонии на краю пластинки являются бациллами протеуса.
Взяв у нее пластинку, Шукальский зажег бунзеновскую горелку на лабораторном столе. Затем он достал новую агаровую пластинку из холодильника и положил ее на стол рядом с горелкой. Взяв тонкую проволочку для размазывания и нагрев ее крохотный круглый кончик до желтого цвета, он дал ему остыть, понимая, что любые остаточные бактерии на палочке теперь уничтожены. После этого Шукальский открыл чашку Петри с бактериями и осторожно коснулся палочкой того места, которое, как им с Марией казалось, было покрыто бациллами протеуса. Затем он провел по новой агаровой пластинке иглой для посева микроорганизмов. Удовлетворенный результатом, он закрыл чашку Петри и поставил ее в инкубатор.