Волчья каторга - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Сухов cтр.№ 11

Второй побег случился уже около Тюмени. Обнаружился он, когда партия пришла на полуэтап и встала на ночлег. Конвойный офицер спать не разрешил, пришел сам в барак и сначала упрекать стал, что, дескать, нехорошо это под самый конец этапа ему такую гадость чинить. А потом пригрозил, что, дескать, всех поголовно на цепь посадит. И поблажек, мол, более никаких не ждите: все будет строго и по закону.

Покумекали колодники, выбрали меж себя скороходов да бывалых бродяг, пошли к офицеру:

— Виноваты, — сказывают, — ваше благородие, не углядели… Позволь, господин офицер, нам самим этих беглецов сыскать и тем самым вину свою загладить.

— Ага, — невесело усмехнулся конвойный офицер, — а потом вас самих ищи-свищи…

— А это никак не можно, — серьезно отвечали ему колодники. — Мы корешам своим слово дали и тебе слово свое варнацкое говорим: не сбежим и даже в помыслах такое держать не будем.

Знал конвойный офицер, что значит слово варнацкое, хоть и молод еще был. Ибо слово это тверже даже слова купецкого: коли дал — держи, даже ежели оно и спьяну сказано было. Иначе сами же варнаки и накажут не сдержавшего слово. И если купец за пустое слово репутации своей лишится, что скажется негативно на его коммерции, то за нарушенное варнацкое слово, данное уркаганскому сообществу, лишают жизни. У кандальных с этим строго…

Отпустил офицер выборных колодников без оков и конвойных солдат. Всю ночь и утро до самого полудня шныряли добровольные сыщики по лесу, отыскивая следы беглецов. Отыскали. После чего устроили облаву. И к вечеру следующего дня поймали всех троих…

В Тюмени тюрьма была большая, не в пример Казани или Екатеринбургу. Оно и понятно: сюда, как в большое озеро стекаются ручейки и речки, приходили с этапов партии арестантов из разных российских губерний и пересыльных тюрем. Этапное стояние в тюменской тюрьме у колодников было долгим, месяц, а то и поболее, поскольку шла проверка арестантских списков, составлялись новые, ссыльные сортировались по разрядам от первого до седьмого, коим определялось конкретное место отбывания наказания. Выходили из Тюменской тюрьмы уже особо: каторжные — своей партией, поселяне — своей, женщины этапировались отдельно от мужчин. Дорожная или этапная любовь здесь заканчивалась, пары, сложенные в дороге, расставались, чтобы больше не свидеться. Некоторые женщины от такой любви бывали беременны, и что далее случалось с ними, арестанты мужчины не ведали. У многих из них появлялись через положенный срок сынки да дочери, которых они никогда не увидят.

У Наташки Герцер, к примеру, уже был огромный живот, и ходила она эдакой уточкой, переваливаясь с боку на бок. Правда, чей вынашивает плод: унтера Иванченко, солдата Хуснутдинова или колодника Яшки Хмыря, она не знала и сама…

Были и у Георгия связи с женщинами-поселенками. Только инициаторами этих связей выступали они, а не он. И водку «для заводу и куражу» покупали у майданщиков они же, так что денежная экономия была полная. А вот на еду и водку за две и даже три цены, уже для себя, приходилось тратиться на всем долгом пути…

Каторжная партия в Тобольске делилась на десятки. Десятским был избран мужик с кустистыми седыми бровями, которого все арестанты звали Дедом. Он шел на каторгу не впервой, имел за плечами два побега и считался опытным арестантом-бродягой. А опытный человек, который зовется бродягою, многое знает и умеет вовремя подсказать, что да как. Для новичков бродяга, как отец родной. А в нынешних условиях так, может, и поболее…

Через три недели десятке, в которой был Георгий, выдали за казенный счет две белые рубахи, двое портков из грубой ткани и коты, начиненные бумагою. Это было еще не все. В придачу к исподнему и башмакам дали господам арестантам еще суконные портянки, треух на манер башлыка, похожий на поповский, и варежки-голицы. Но, главное, заимели колодники шерстяные штаны и шерстяной же зипун с бубновым тузом на спине. Точно такой же зипун получили из их десятки Георгий, Дед и угрюмый неопрятный мужик по прозванию Сявый.

— Тепло [1] не пропивать, майданщикам не закладывать, беречь, — строго предупредил Дед. — Иначе в дороге окочуритесь на хрен.

Замерзнуть в Сибири по дороге очень просто, да и слово десятского — закон. Не меньше, нежели слова старосты всей арестантской партии.

Вышли из Тюмени в четвертой кандальной партии — ровно через месяц, день в день. Двести арестантов с бубновыми тузами или двойками на спинах. Большинство — народ битый и тертый, новичков из двухсот человек разве что с десяток и набралось.

На первом же привале выбрали трех откупщиков-майданщиков из тех, кто к водке не шибко пристрастен, опытен и успел за долгий путь скопить хорошие деньжата. Это были среднего возраста мужики — Чинуша, Копылов и Купчик. Чинуше дали на откуп содержание карт, юлки и зерни, Копылову — заведывание водкой и куревом, Купчик стал ответственным за еду и одежду. С каждого майданщика артель в лице старосты приняла в свой «общаг» по тридцать рублей — такова была стоимость откупа, с этого момента всякий из арестантов уже утрачивал право приторговывать водкой, куревом, картами и одеждой, все это находилось теперь в ведении майданщиков. Откупщики-майданщики же стали обязанными все это иметь, а как да где — это уже арестантскую партию не волновало, и выдавать, вернее, продавать нужное по первому требованию арестантов…

На этом же привале конвойный офицер призвал к себе старосту партии. Беседовали они долго, после состоявшегося разговора староста созвал десятских и велел собрать с каждого арестантского носа по восемь копеек.

— На какую надобность такой сбор? — поинтересовался Дед, который, как бывалый бродяга, имел право голоса.

— Конвойный список статейный огласит, кто куда из нас потопает… — ответил староста. — По гривеннику просил, я давал по пятаку, на восьми копейках и сговорились…

— Так он по закону обязан был это сделать еще по выходе из Тюменской пересылки, — сказал Дед, но на него зашумели:

— Коли тебе и твоей десятке все равно, куда тебя кинут, можешь не раскошеливаться, а по мне, так чем раньше мы это узнаем, тем лучше! Душе спокойнее…

— Верно! Каждому интересно знать, где ему гнить до скончания сроку…

— А ты что? Хошь, чтоб все было по закону? — весьма недовольно посмотрел на Деда староста. — Тогда приготовься к тому, что все села богатые мы будем обходить дальней стороной, и подаяний никаких более не будет, привалы только на полуэтапах, бани тебе уже не видать аж до самого Красноярска, равно, как и подвод для отдыху, а майданщикам не позволят пополнять свои запасы в кабаках да магазинах. В ладу надо с конвойным офицером жить, — добавил он, — угождать ему всячески, хотя бы и для виду. Тогда и он, когда нам нужно, угодит и смирится…

Вернулись десятские, сказали всем веление старосты, и полезли арестантики в мошну за копейками. В конце привала собрали всех колодников в одну кучу, и конвойный офицер, уже малость выпивший, огласил, кто куда направляется. Дед, Георгий и Сявый угодили в одно место — Зарентуйскую каторжную тюрьму. Но до нее было еще три этапа: Красноярск, Иркутск и Нерчинск…