Тело Кристины - читать онлайн книгу. Автор: Макс Монэй cтр.№ 21

Владимир помнил Россию только по первым пяти-шести годам своего существования, рассказывал о ней очень картинно, будто шпарил наизусть страницы школьного учебника. Картинки из иллюстрированной энциклопедии, склеенные встык, водка, Ленин, Красная площадь — вот столпы его цивилизации. Плюс несколько затесавшихся слов на родном языке, чтобы все это приукрасить, и чудотворная наивность. Иногда, правда, между царем и революцией проскакивала подлинная история из жизни, личное воспоминание — как неожиданный бриллиант среди третьесортных побрякушек.

В день мы обходили пять-шесть крыш. Владимир поднимался наверх вместе со мной, но всегда скидывал снаряжение на уважительном расстоянии от указанного мною места. Признаюсь, я был несправедливо жесток с ним, меня забавляли его страхи и головокружения. Я заставлял парня каждый день все ближе подходить к роковой черте его фобии. Брошенный вызов восхитительно будоражил мне кровь. Это было так увлекательно. Глупая забава, я это охотно признаю, но фантастически расслабляющая. Я устраивал ему ловушки, выдумывал приманки, заранее представляя его гнев и как он будет умолять меня о пощаде. Я то строго напоминал ему о его подчиненном положении, то залихватски угрожал броситься с высоты. Все было напрасно. Мой миляга выл, ярился, выходил из себя, посылал меня на все четыре стороны и даже рыдал в голос один или пару раз. Только и всего.

Но никогда он не подходил к краю крыши ближе чем на два метра.

У роковой черты он превращался в разъяренного волка — оскал, вздыбленный загривок, бешеные глаза, в которых плясали отблески адского пламени.

На этом месте у него начинались головокружения, похожие на могучий водоворот, острая, как нож, боль пронзала голову.

Страх сочился из парня наружу в виде коротких глухих проклятий, пока я, раскинув руки, скакал по парапету шириной в ладонь. Мой дикарь готов был откусить себе хвост от бешенства, подавляя неудержимое желание отплатить за незаслуженную пытку. Взятый под прицел разгневанной молодежью, я потом долго не решался соскочить со взятой высоты. Конечно, я играл с огнем, провоцируя его панический страх, конечно, я заслуживал град упреков, как в словесном, так и в их физическом эквиваленте. Но он никак не мог забыть о разнице нашего служебного положения, поэтому его возмездие всегда было застенчивым и кротким: несколько неуверенных тычков в спину дрожащей рукой. Не выходящий за рамки субординации русский способ вернуть себе немного мужского достоинства, словно приглашение на дуэль.

Владимир должен был больше всех пострадать от моего исчезновения. Я стал пятым или шестым большим братом в его жизни, может, более необузданным, чем предыдущие, зато более традиционной ориентации. Мне частенько приходилось брататься с ними по разным поводам, пожимать пятерню или дружески похлопывать по плечу с такой силой, что впору было вывихнуть предплечье. Несколько раз Владимир даже приглашал меня к себе. В семью. Я никогда не брал с собой жену, потому что женское присутствие, по моему глубокому убеждению, было несовместимо с непринужденной пылкостью наших родственных душ. Однажды я даже сильно покраснел от стеснения и неожиданности. Это было в тот вечер, когда старший брат представлял семье свою невесту — высокую стройную брюнетку, которая, не ожидая особых приглашений, без ложной скромности почувствовала себя как дома.

Владимир, без сомнения, потерял во мне брата. Но, что гораздо страшнее, он потерял во мне начальника, который настолько не боялся его домашних, что без труда скрывал от них досадные отклонения от профессиональной нормы, которые происходили с их отпрыском на крыше, где он чувствовал себя не лучше, чем форель на березе. Таким образом, потеряв меня, Владимир потерял и работу. В этом тоже нет никакого сомнения. Потому что мой заместитель, естественно, не мог долго оставаться в дураках.

Искал меня Владимир или не искал?

Размахивал он своими нервными руками перед носом у наших полицейских, чтобы те санкционировали мои поиски, или нет?

Пытался он поговорить с моей женой или нет?

Сейчас где-то между девятнадцатью и девятнадцатью тридцатью. Я хотел бы, чтобы мой дорогой сосед напротив однажды узнал, какую непреходящую ценность имеют для меня его поросячьи визги. Я хотел бы прокричать ему это в лицо. Потому что этот хрен, без сомнения, туг на ухо: невозможно не порвать себе барабанные перепонки, если орать с такой силой. Я хотел бы сказать ему, что он для меня как большая стрелка часов, правда, не настолько точная, как хотелось бы, а временами и просто отсутствующая, зато единственная на моем циферблате без цифр, голом, как пустая тарелка, единственная, еще подтверждающая мое существование во времени.

Чего же она медлит? Хватит тянуть кота за хвост. С самого утра у меня непреодолимое желание, навязчивое и не терпящее отлагательств, как любовное.

С самого утра у меня неудержимое желание увидеть ее.

Нечеловеческая жажда увидеть, как моя жена просовывает в приоткрытую дверь свою жирную белую руку с очередной картонной коробочкой, полной такого же жирного и белого мяса, жареной свининки, цыпленочка в сухарях, индюшатники под соусом. Меня обуревает неудержимое желание разглядеть черты ее лица в отвратительном неоновом свете коридорной лампочки. Разглядеть ее полные щеки, которые делают ее лицо похожим на лунный блин. Кривизну ее приоткрытого рта, пухлого, как надутый живот. И над всем этим два эбеновых шарика с пронзительным взглядом, подстерегающие любое шевеление жизни в нашей квартире, беспросветной, как полный провал.

Боюсь только одного, как бы при моем появлении зверюга не заартачилась и не хлопнула дверью. Серьезно опасаюсь, как бы она, как никогда, не схватила ноги в руки и не утекла. Потрясение от увиденного будет внушительных габаритов. Уж я предвкушаю.

Надо устроить себе где-нибудь засаду охотника. Однако квартира, чистая от мебели, делает поиск укрытия затруднительным. Легко ли, по-вашему, спрятаться в пустыне? Ну, например, лечь за этими тремя кактусами и поднять вверх руки. Будет казаться, что их пять. Кроме паркета, старого как мир, в комнате нет ничего растительного. Разве что выскрести себе ногтями норку в полу. Похоже, окружающей меня среде наплевать на мои жалобы вслух.

Худенький. Да, я очень худой. И все же я не вижу никакого выхода из положения.

В конце концов, может быть, так, как есть, даже лучше.

Ага! Есть! Вижу! В этой абсолютно пустой передней есть куда спрятаться. Дверь. Как лицо нелетного состава, я забьюсь своим пресмыкающимся тельцем в уголок, который она образует со стеной. Я прислонюсь к косяку, втяну мои ножки-тростинки в желудок, коленки впечатаю в мою бестелесную грудь. Я все равно не могу смотреть на нее без слез эти последние месяцы. Я просто не могу на нее смотреть.

Ждать не пришлось.

А я уже и забыл, что это такое, когда не надо ждать.

Почти сразу же, не успел я устроиться поудобнее, послышался звук ее шагов, приглушенный прогнившим деревом нашей двери. Эту старую дверь мог высадить простым ударом плеча любой мало-мальски трудоспособный типаж. А я мечтал бы забронировать ее, сделать несокрушимой, во всяком случае настолько прочной, чтобы я мог дышать за ней спокойно при своей проклятой горизонтальности, которая делает меня уникальным экземпляром, единственным и неповторимым в своем роде, в моем роде, появившемся на свет вместе со мной. Экземпляром, который исчезнет с моим выздоровлением или, в чем я больше уверен, с моей смертью.