Три изысканных детектива - читать онлайн книгу. Автор: Клод Изнер cтр.№ 119

Через полчаса оба озадаченно смотрели на сложившуюся в тетради заказов фразу:

ЛЕОПАРД НЕ ВИНОВАТ

— Автор послания не случайно выбрал это стихотворение, — медленно проговорил Виктор.

— Верно, патрон. Виктор Легри, Виктор Гюго. Месье Гюго действительно вырос в предместье Сен-Жак, и у него были два брата, Авель и Эжен, второй умер в психиатрической лечебнице.

— Нет, Жозеф, тут дело в самом стихотворении. Мы с вами читали строки в том порядке, в котором их выстроил шифровальщик, а вы послушайте от начала до конца:

1 «Ведь это ты поджег Библиотеку?» —

2 «Да.

3 Я подложил огня». —

4 «Что думал ты тогда?

5 Злодейство совершил ты над самим собою!

6 Ты в собственной душе свет затоптал ногою!

7 Свой факел собственный безумно ты задул!

<…>

52 Ведь книга — спутник твой, твой врач, твой верный страж.

53 Она разит в тебе безумства, страхи, боли.

54 Вот что ты потерял — увы! — своею волей!

55 Она — сокровище, врученное тебе,

56 Ум, право, истина, оружие в борьбе.

57 Прогресс! Она — буссоль в твоем стремленье к раю!

58 И это сжег ты сам!» —

59 «Я грамоте не знаю». [241]

— Не улавливаю, к чему вы, патрон.

— Как умер Пьер Андрези?

— Сгорел заживо…

— Чего было вдосталь в его мастерской?

— Книг… О! Выходит, автор послания подтверждает наш вывод, патрон! Это был намеренный поджог!

— Именно. При том некий «леопард», фигурирующий в газетах и, судя по всему, ответственный за несколько преступлений, пытается убедить нас, что он тут ни при чем. А также приглашает встретиться.

— При условии, что это он автор послания.

— Единственный способ выяснить наверняка, Жозеф, — пойти завтра на встречу.

— Вместе, а, патрон?

Виктор вырвал из тетради заказов лист с надписью «ЛЕОПАРД НЕ ВИНОВАТ», сложил вчетверо и сунул в карман.

— Вместе, обещаю.

— Черт возьми, патрон! — вдруг спохватился Жозеф.

— Что еще?

— Не складывается. Помните, что сказала Мариетта Тренке? В год войны с Пруссией ей было одиннадцать-двенадцать лет. А Сакровиру исполнилось двадцать.

— К чему вы клоните?

— Математика, патрон! Какой у нас нынче год?

— Вы надо мной издеваетесь? Девяносто третий… О боже! Война с Пруссией была в семидесятом — семьдесят первом, прошло двадцать два года, Сакровиру сейчас должно быть сорок два или сорок три, а Пьеру Андрези было под шестьдесят! Значит, Сакровир…

— Если это не Пьер Андрези, то кто?..

Вторник 25 июля

Фредерик Даглан до полуночи проторчал в пустом сарае под боком собственного дома, дожидаясь, когда наконец инспектор Корколь уберется восвояси. Мало того что ожидание — дело само по себе утомительное, страдания Фредерика усугублял тот факт, что он в целях конспирации вырядился женщиной и для пущего правдоподобия надел корсет. В этих доспехах не было возможности ни потянуться, ни вздохнуть, и Фредерик, претерпевая муку, которой ежедневно безропотно подвергают себя представительницы прекрасного пола, задавался вопросом, откуда у дамочек такая выносливость, если даже его грубая шкура не выдерживает. Впрочем, выглядел он шикарно: перед выходом сам залюбовался своим отражением в зеркале трюмо мамаши Мокрицы — оттуда на него смотрела изящная соблазнительница с пышной грудью и лицом, кокетливо полускрытым белым батистовым шарфом, под которым конечно же прятались усы. Когда Корколь ночью все-таки удалился, соблазнительный Фредерик дернул за шнурок звонка у подъезда дома номер 108 по улице Дам и с удовлетворением услышал ворчание вышедшего отпереть дверь консьержа со свечой в руке:

— К Даглану небось в такой-то час, красавица? А к кому ж еще-то, знамо дело, к этому распутнику!

Фредерик, перепрыгивая через две ступеньки, взбежал по боковой лестнице на второй этаж пристройки, ввалился в квартиру, повернул ключ в замке, торопливо содрал с себя одежду и, вдохнув наконец полной грудью, растянулся голышом на диване.

Через три часа он проснулся бодрым и отдохнувшим — давно привык спать урывками и умел быстро восстанавливать силы. Хотелось пить, но о том, чтобы глотнуть застоявшейся в кружке воды, не было и речи — он лишь сполоснул ею лицо, а потом, открыв бутылку бургундского, жадно припал к горлышку.

Комнатушка ломилась от книг, газет и журналов, почти все они были посвящены освободительным движениям. Труды Михаила Бакунина, Элизе Реклю и Жана Грава [242] занимали тут почетное место. Кроме того, гордость Фредерика Даглана составлял девяносто один выпуск газеты «Андеор», за февраль 1891-го — май 1893-го, ибо ее директор и главный редактор Зо д’Акса, [243] объявивший себя «анархистом вне анархии», вызывал у него уважение и восхищение. Внутреннее убранство жилища довершали два стула, геридон с керосиновой лампой и походная кухня.

Через полчаса согбенный годами и убеленный сединами смотритель сквера в засаленной фуражке выбрался из окна пристройки на крышу главного корпуса, прошел по ней до противоположного угла, по-кошачьи ловко спрыгнул на пустынный тротуар и неспешно зашагал прочь шаркающей стариковской походкой.

Рассвет уже выбелил фасады. Да, квартал сильно изменился. Прошли те времена, когда большинство парижских негоциантов мечтали, удалившись от дел, перебраться сюда и жить-поживать на ренту. Раньше таких бездельников здесь было вдоволь — с утра до ночи сидели в кафе, отращивая себе ряшки за чтением «Конститюсьонель» и «Патри» или партией в домино с такими же мордатыми буржуа, врагами прогресса, социализма и Виктора Гюго. Потом спекулянты, привлеченные низкой ценой на землю, скупили в квартале халупы с палисадами и мало-помалу обратили их в доходные дома. И совсем другие поселенцы нарушили привычный провинциальный ход вещей в этой тихой гавани, еще не разоренной городскими пошлинами. Париж раздуло и в эту сторону, столичные мельтешня, шум и гам затопили сонные улочки.

Фредерик Даглан бывало даже скучал по толстопузым рантье, которых прежде смешивал с грязью. Новый народец, заселивший Батиньоль, вызывал у него куда большее отвращение. Теперь, затемно собираясь в стадо, отсюда устремлялись к столице министерские служащие и прочие чиновники с распухшими от бумаг портфелями, продавщицы модных магазинов, приказчики и бухгалтеры, набиваясь по пути в булочные и молочные лавки. Фредерик Даглан, никогда не продававший собственное время никаким хозяевам, презирал этих адептов рабского труда. Но неприязнь свою, разумеется, не афишировал — старался блюсти репутацию добропорядочного гражданина.