Сидр и Рози - читать онлайн книгу. Автор: Лори Ли cтр.№ 20

Некоторое время Бабуля наблюдала за ними, потом ее челюсти щелкнули, захлопнувшись; и, что еще хуже, губы перестали жевать. Затем она ужасно громко хлопнула в ладоши.

— Ах вы, озорницы! Вы, попрыгуньи-шалуньи! Пошли вон, или я возьму свою метлу!

Девочки быстро, но с изяществом, ретировались, удивленные, но ничуть не оскорбленные. Их чувство моды было неуязвимо, потому что разве не шагали они в ногу со временем? Что могла старая знать о ремешках и ленточках? — в конце концов, она была всего лишь крестьянкой…

Но позже Ба Трилль отвела нашу Мать в сторону и очень жестко заговорила о своем беспокойстве.

— Вам следовало бы лучше следить за своими девицами. Однажды они принесут позор на наши головы. Виляющая походка, игра в теннис и кривлянье перед юнцами — это похоть и богохульство. Следите за ними, миссис; мне не нравится их поведение. Простые девушки должны знать свое место.

Думаю, Мать частично с ней согласилась; но вмешиваться не стала.

Еще несколько лет две старушки продолжали круговерть личной вражды друг к другу. Как две холодные звезды, связанные притяжением, но разделенные расстоянием, они жили взаимобалансом. Обе принадлежали одной эпохе, разделяя ее моду и привычки, то же восприятие феодального порядка, тот же яростный, строгий Бог. Они гораздо больше были похожи, чем непохожи, и не выносили друг друга.

Поэтому они устраивали свои дела так, чтобы никогда не встречаться. Они ходили по разным тропинкам, когда посещали банк, они делали покупки в разные дни, они облегчали душу в разных районах и регулировали часы похода в церковь. Но одна всегда абсолютно точно знала, что собирается делать другая, и страстно не одобряла эти действия. Бабуля Валлон возилась с цветочными чанами, готовя необыкновенные вина; или копошилась около капусты; или стучала в наши окна, чтобы поболтать, пожаловаться, иногда — спеть песню. Бабуля Трилль продолжала подниматься в темноте, расчесывать восковые волосы, выходить в лес, жевать, нюхать, засасывать кашу и изучать свой календарь. И все-таки, между собою они поддерживали взаимную осведомленность, основанную исключительно на нюхе и слухе. Когда закипали вина Бабули Валлон, у Бабули Трилль начинались конвульсии; когда Бабуля Трилль втягивала понюшку, у Бабули Валлон сужались сосуды — и ни одна не позволяла другой забыть о себе. Целый день они прислушивались, принюхивались, подсматривали, колотили в пол и потолок, одинаково крались, осторожно покашливая, каждая в своей комнате, охотясь на расстоянии друг за другом. Это была устоявшаяся, приятная, с налетом горечи жизнь, отточенная многолетней привычкой до совершенства; и мне они обе казались вечными, бессмертными старухами, олицетворением всемирной мифологии; они всегда были где-то там, за стенкой, я не мог представить себе мира без них.

Но однажды Бабулю Трилль принесли из леса, где она споткнулась и сломала бедро. Она оказалась в постели, а потом ушла навсегда. Она лежала, спокойная, желтая, в миткалевом платье, с прекрасными, как у девушки, волосами. Она приняла свою судьбу без жалоб, как будто кто-то непререкаемо авторитетный — Сквайр, отец или Бог — приказал ей принять ее.

— Я знаю, смерть близко, — сказала она Матери, — она приходила уже навещать меня. Я видела ее на прошлой неделе, она сидела у меня в ногах. Дама в белом; что делать…

Рано утром в один из следующих дней кто-то заколотил в наше окно. Снаружи металась Бабуля Валлон.

— Вы слышите его, миссис? — со знанием дела сообщила она. — Он непрерывно кричит с полуночи. — Ворон смерти был личным знакомым и осведомителем Бабули Валлон, она дернулась, сообщая нам это известие. — Он звал несколько раз. Со своего тиса. Она уходит, помяните мое слово.

И именно в этот день Бабуля Трилль умерла, ее кости оказались слишком старыми, чтобы их могли починить. Как нежный, светлый шарик, ее забросило ветром чуть выше и дальше, чем других девочек ее поколения. Он плыл достаточно долго, чтобы мы успели заметить его, потом завис на мгновение перед нашими глазами; а затем лопнул вдруг, внезапно, и исчез навсегда, ничего не оставив в воздухе, лишь исчезающий образ и тончайшее облачко нюхательного табака.

Маленькая церквушка была переполнена на ее похоронах, так как пожилая леди олицетворяла собою эпоху. Они пронесли ее гроб вдоль кромки леса, а затем провезли на повозке через деревню. Бабуля Валлон, окутанная черным облаком, следовала на некотором расстоянии сзади; и во время всей службы она хоронилась в церкви за людьми, и все восхищались ею.

Все шло прекрасно до момента опускания гроба, когда произошла внезапная и мучительная сцена. Бабуля Валлон с развевающимися лентами, в перекошенной шляпке, пробилась к могиле.

— Ложь! — пронзительно закричала она, указывая на гроб.

— Эта обманщица моложе меня! Она говорит, девяносто пять! — а ей не больше девяноста, ведь мне девяносто второй! Просто преступление, что вы позволяете ей уходить к Создателю с такой наглой ложью! Выкапывайте старую дьяволицу! Доставайте ее бронзовую пластинку! Это оскорбление живой церкви!..

Ее увели, хотя она билась и кричала, колотила по ногам подбитыми железом башмаками. Ее вопли становились все слабее и вскоре их заглушили лопаты могильщиков. Комки глины, падающие на гроб Бабули Трилль, укрыли ее вместе с пластинкой навсегда; чтобы никто не узнал правды о ее возрасте — в деревне не осталось уже никого достаточно старого, чтобы знать наверняка.

Бабуля Валлон оказалась триумфатором, она закопала свою соперницу; и теперь больше нечего было делать. С тех пор она стала слабеть и усыхать день ото дня, сидела дома и не показывалась. Иногда мы слышали мистические стуки по ночам, странные, зовущие звуки. Но днем все было тихо, никто не ходил в саду, никто не приходил под наше окно. Огонь под вином в кухне захирел и умер, как и сладкий огонь вражды.

Примерно двумя неделями позже, без какой-либо определенной болезни, Бабуля Валлон ушла во сне. Ее нашли на постели, в шляпке и шали, с сигнальной метлой в руке. Открытые глаза смотрели в потолок, будто прислушиваясь к смерти. Не осталось ничего, что могло бы поддерживать ее жизнь; ни мотива, ни остроты, ни ярости. «Та-что-внизу» присоединилась к «Той-что-наверху», бывшей, оказывается, гораздо ближе, чем можно было себе вообразить.

Вскоре после окончания Первой мировой войны в деревне произошло дикое событие, которое бросило нас всех в паутину молчания и отрезало на некоторое время почти полностью от внешнего мира. Я был слишком маленьким в то время, чтобы удивляться событию, но тем не менее был знаком со всеми втянутыми в него и сразу узнал о самом происшествии. Хотя его редко обсуждали — и никогда с незнакомыми — факты той ночи были известны нам всем, но, по общему согласию, их глубоко закопали и заровняли следы вокруг. Таким кровавым, больным и внезапным оно оказалось. Оно походило на всплеск семейного сумасшествия, которое мы постарались скрыть из стыда и гордости, и ради тех, кто оказался заражен.

Преступление произошло за несколько дней до Рождества, в ночь густого снегопада, при возвращении в отчий дом; в то время, когда семьи собираются на праздничного гуся. Ночь была одной из самых холодных в Котсворде, с ветром, примчавшимся прямо из Арктики. Дети уже лежали в постели, согревая коленки дыханием; женщины грели ноги у очага; а мужчины и парни находились в пабе, попивая горячий сидр, перекидываясь в картишки у яслей с младенцем Иисусом, наблюдая, как исходят паром их ботинки.