Три заповеди Люцифера - читать онлайн книгу. Автор: Александр Овчаренко cтр.№ 87

Обман раскрылся, как и планировал Герман, утром следующего дня. Сам же он к этому времени был уже очень далеко. Обманутые Гаспарян и Азарян совместными усилиями провели расследование и установили, что Борис Ильич Бенедиктов после визита к ним вылетел из аэропорта Адлер в Москву, где следы его благополучно терялись.

По истечении нескольких лет Герман случайно узнал, что у этой истории в отличие от бессмертного шекспировского произведения, был счастливый конец. Околпаченные Азарян и Гаспарян по-новому взглянули на жизненные реалии, и не стали чинить препятствий своим детям. О шумной и весёлой свадьбе, которая по размаху больше напоминала первомайскую демонстрацию, до сих пор с удовольствием вспоминают жители приморского городка. После свадьбы всеми уважаемые жители города Адлера Азарян и Гаспарян произвели слияние фирм «НЕО» и «Торговый мир». Так родилась крупнейшая торговая корпорация, получившая название «Новый мир», которая с успехом действует и по сей день. Не верите? Приезжайте в Адлер и убедитесь сами!

г. Санкт-Петербург. Весна 18** года.

Из дневниковых записей г-на Саратозина

После освобождения из гауптвахты я с удивлением узнал, что слава драчуна и задиры коснулась меня своим призрачным крылом. Пока я отбывал десятидневное дисциплинарное наказание, по академии, подобно спорам чумы, разнеслась весть, что гардемарин Саротозин, находясь в увольнении, не испугался четырёх пьяных матросов с иностранной посудины и смело вступился за честь Андреевского флага. Кто-то из моих сокурсников случайно или по незнанию, но всё перепутал и возвёл обыкновенную пьяную драку в ранг защиты чести и достоинства гардемарина флота российского. Этого я никак не ожидал! И в аудитории на лекции, и в столовой, и даже в анатомическом театре я ловил на себе восхищённые взгляды моих товарищей. Чёрт возьми, это было приятно, но в то же время и стыдно, так как я чувствовал, что ни на йоту не соответствую тому героическому образу, который приписывала мне студенческая молва. Даже начальник курса Пётр Николаевич Бурмистров — богатырь и службист, узнав, что я родом с Волги, иронично поинтересовался, не приходится ли мне известный бунтарь и разбойник Стенька Разин дальним родственником.

— Никак нет! — подчёркнуто официально ответил я. — Хотя должен Вам заметить, господин лейтенант, что отец мой дворянин, и сравнение меня с казаком по фамилии Разин, который является государственным преступником и бунтовщиком — есть не что иное, как оскорбление моей чести и достоинства!

— Ух ты, какой грозный! Того и гляди, на дуэль вызовет, — усмехнулся в усы здоровяк Бурмистров. — Простите великодушно господин гардемарин. Видать, правду о Вас говорят, что Вы большой задира, а я вот этого раньше как-то не замечал.

С этими словами он неожиданно сунул мне под нос кулак размером с пудовую гирю, и уже без всякой насмешки, а скорей с угрозой, добавил: «Только и ты, юнга, запомни: ещё раз нарушишь субординацию, я из тебя дурь одним ударом вышибу, и не посмотрю на твоё высокородное происхождение. Пока ты офицерские погоны не надел — ты для меня планктон бессловесный! И коли ты присягу принял, то и душа твоя и тело принадлежат нашему Государю, а значит, и мне — верному его слуге и офицеру флота Российского. А уж я душонку твою из тельца тщедушного повыбью, только дай мне повод»!

Ох, не ведал в тот момент господин лейтенант, что угрозу свою выполнить он не в силах, даже если всего меня измочалит кулачищами. Нет души у гардемарина Саратозина! Была когда-то, да нынче вся кончилась! Потому и страха не ведаю ни перед наказанием, ни перед старухой безносой, что косу зазубренную для каждого из нас уже приготовила. Не может душа моя, образно говоря, в пятки уйти — от того и страха нет.

Я спокойно отстранил кулак Бурмистрова от лица и, приняв придурковатый вид, прокричал на весь плац: «Так точно господин лейтенант! Запомню»! Бурмистров скрипнул зубами, но ничего не сказал. Был он строг, но не злопамятен, и обиду долго ни на кого не держал.

Продолжая стоять вытянувшись во фрунт, я смотрел в широкую спину удалявшегося начальника курса, и думал о добродушном медведе-увальне, в образе которого мне явилась его грешная, но бесхитростная душа.

Неожиданно свалившаяся на меня популярность сыграла со мной злую шутку. Примерно через неделю после моего освобождения с гауптвахты, по дороге домой ко мне подошёл юноша в поношенной студенческой шинели, на засаленном воротнике которой вперемешку с перхотью покоились длинные волосы. Вместе с ним была юная девушка — типичная курсистка, с румяными, как яблочко, и пухлыми, как свежеиспечённые пышки, щёчками. Она с обожанием глядела на спутника, который по всему был гораздо старше её, и, следовательно, более искушённым в жизни. Юноша был болезненно худ, кожа на лице была неестественно жёлтой, а глубоко запавшие глаза мерцали подобно двум угасающим углям.

— На чахоточника не похож, — отметил я про себя. — Вероятней всего, страдает геморроем или запорами.

— Позвольте представиться: Казимир! — без всяких предисловий сказал он, подойдя ко мне вплотную и резким движением протянул для рукопожатия костистую ладонь. Рукопожатие у нас с ним получилось каким-то скрытым, он словно боялся, что кто-нибудь отследит его действия, поэтому всё время тревожно крутил головой и оглядывался. — А это мой товарищ и политический единомышленник, Вронская, — представил он спутницу.

— Лиза, — тихо произнесла она и тоже протянула мне аккуратную ладошку, после чего вопросительно посмотрела на друга, как бы спрашивая его, всё ли она правильно сделала. Девушка мне понравилась, была она чиста и наивна, и находилась в том нежном возрасте, который делает прелестницей любую девушку, конечно, если она при рождении не награждена каким-либо уродством.

— Саротозин, — ответил я, осторожно пожимая девичью ладонь. — Право же, господа, я не знаю, чем заслужил ваше внимание.

— Заслужили! — заверил меня новый знакомый. — Своим героическим поведением заслужили. Имя гардемарина Саротозина теперь знакомо каждому питерскому студенту. Сегодня Вы встали на защиту Андреевского флага, — с пафосом продолжил Казимир, — а завтра встанете на защиту всего угнетённого русского народа!

— Ага! — радостно подтвердила Лизавета. — Встанете! И в подтверждение своих слов кивнула головой.

Говоря по чести, революционная риторика мне не понравилась. К политике вообще, так же как и к проблемам всего русского народа, я относился инфантильно, и мне не было никакой нужды вставать на его защиту.

— Господа, вы меня с кем-то путаете, — как можно мягче произнёс, я глядя в чистые девичьи очи. — Я не трибун, не разночинец, в конце концов, я вообще не революционер и не собираюсь призывать Русь к топору.

— А этого и не требуется, — сквозь зубы вполголоса сказал Казимир.

— Ага! — вновь подтвердила Елизавета. — Не требуется!

И так же, как в прошлый раз, кивнула прелестной головкой.

— Не тот политический момент, — уточнил Казимир. — Да и звать ни к топору, ни на баррикады пока что некого.