— Ну, труба… — только и смог вымолвить я, глядя на сей экземпляр для паноптикума. — Кто же так поступает с уликами?
Заки отмахнулся от меня, как от мухи.
— Эй, что готовить на обед? — крикнул из кухни жизнерадостный Васек.
— На твое усмотрение.
— А теперь вспоминай ты, — неожиданно резко скомандовал Заки, решительно развернувшись ко мне. — Вспомни, почему ты тогда вздумал позвонить мне в Израиль и позвать? А то ведь что получается: ты случайно выдернул меня в Москву, кто-то еще ни с того ни с сего позвал в общежитие, а в итоге мне угрожает смерть.
Шпаргалка номер два! Я снова почувствовал, как кровь прилила к носу. Заки был прав, и я удивлялся, почему до сих пор не сопоставил одно с другим. Эти звонки из шумной компании были нужны для того, чтобы Заки прилетел из Израиля и подставился под пулю у входа в общежитие.
Я напряг память: итак, попытаемся восстановить, почему же я тогда решил ему позвонить. Кто подал мне эту идею?
— Так-так… Сначала на концерте в парке Горького я встретил Шкафа, и мы вместе выпили ящик пива. Потом позвонил ребятам с постановочного. Помнишь наших соседей по блоку? Ким, Петя и тот длинный, с ушами. Ну и понеслось. У кого-то из них были знакомые в общежитии из числа новых студентов, мы решили окунуться в атмосферу юности. Нас стало в три раза больше, справляли чей-то день рождения, кажется. Тогда-то в первый раз и появилась длинноногая Света…
— И кто же предложил позвонить мне, чтобы позвать в Москву? — источая ехидство, проговорил Заки, прерывая мою тираду.
От напряженного копания в памяти у меня разболелась голова, но такие тонкости как-то не всплывали — все тонуло в фейерверке алкогольного веселья и суеты.
— Убей, не помню, — честно признался я. — Слишком много было людей и суеты. Правда, не вспоминается.
Заки торжествовал. Затем разлил коньяк по рюмкам и предложил выпить за жизнь.
— За то, чтобы всегда оставаться в здравом уме и памяти. Чин-чин.
— Чин-чин.
И мы выпили. За то, чтобы всегда все помнить.
Я опять иду искать
То, что алкоголь — зло, человек понимает в ситуациях, подобных моей. Было только два часа пополудни, птицы щебетали среди деревьев, солнце жарило, а я обливался потом, чувствуя после коньяка сонливость и рассеянную мечтательность. Я знал, что еще могу застать кого-нибудь в редакции «Сэра», побывать дома у Каси, чтобы подробнее узнать о ее смерти, а также принять участие в похоронах Лиманского, дабы под каким-нибудь благовидным предлогом пообщаться с неутешной вдовой. Все это могло быть, но не свершилось, потому что я попросту был пьян.
Для очистки совести скажу, что все-таки попытался произвести некие следственные мероприятия. Конкретно — заманивал на субботний обед нашего давнего знакомца Шкафа, который хоть и быстро свалил с самой первой гулянки по приезду Заки, но все же мог сообщить что-нибудь полезное о Касе, которая приходилась ему троюродной сестрой.
Однако Шкаф, к сожалению, отказался, с печалью сообщив, что на уикэнд вместе с племянницей уезжает в Серебряный бор. На том моя рабочая неделя завершилась, я объявил Заки начало отдыха, в честь чего он отправился на кухню за следующей бутылкой коньяка.
Таким образом, суббота и воскресенье прошли в атмосфере расслабленной благости и милой дружественности: мы с Заки, разоблаченные до трусов (у Заки они были с неприличным рисунком), сидели на солнышке в шезлонгах, пили коньяк, закусывали шоколадом и предавались воспоминаниям о юности. Периодически Васек приятным голосом звал нас кушать, и мы лениво передвигали свои тела к столу на той же террасе. Словом, все было идиллически.
Работа началась в жаркий и душный понедельник. Чувствуя себя достаточно протрезвевшим и освеженным, я вывел свой «Пежо» из гаража и отправился в город.
Для начала подъехал к зданию редакции «Сэра», которая располагалась в высотном здании за компанию еще с несколькими газетами и журналами. Поднимаясь в лифте с двумя взопревшими журналистами, я раздумывал, кем представиться, дабы выудить что-нибудь о покойном редакторе, но случай преподнес мне удачу, завернутую в фольгу и обвязанную шелковой ленточкой.
Едва я вышел из лифта на третьем этаже, как наткнулся на невысокого чудика в огромных роговых очках, задумчиво строчившего что-то в большой линованный блокнот. Чудик стоял посреди длинного коридора, по обе стороны которого шли двери с разнообразными табличками типа «Главный редактор», «Отдел писем» и так далее. Я бы мог полдня ходить из двери в дверь, но парень с блокнотом все это отменял, потому что был моим бывшим сокурсником по литературному институту, прозванным студентами с отделения прозы Лунатиком за способность творить нетленные произведения в любое время суток и в любом месте, полностью выключаясь из окружающего ландшафта. Вот и сейчас Лунатика, судя по всему, посетила Муза. Но я отогнал ее бестрепетной рукой:
— Привет, ты меня узнаешь?
Чудик неохотно оторвался от сочинительства и поднял на меня тусклые глаза, спрятанные за толстыми стеклами очков. Выражения счастья или радости на его лице при этом не появилось — каюсь, в студенческие годы я больше всех глумился над беднягой.
— Ты пришел устраиваться на работу? — не без тревоги спросил Лунатик вместо ответа на мой вопрос.
Я поспешил его успокоить, ласково улыбнулся, тут же взял под руку и повел по коридору в милой беседе.
— Понимаешь, с работой у меня все в порядке — ею меня обеспечивает папа, даже если я того не желаю. Дело тут в другом. Вот у тебя есть хобби?
Лунатик посмотрел на меня с презрением.
— Моя работа — это и мое хобби.
— Восхищаюсь тобой! А вот у меня помимо работы есть хобби — я изучаю случаи насильственной смерти. Так сказать, в метафизическом смысле — не провоцировала ли сама жертва свою смерть предшествовавшей жизнью, своим мировоззрением, образом мысли. Понимаешь?
Чудик остановился и выдернул свою руку из моих.
— Хочешь, чтобы я насплетничал тебе про нашего бывшего редактора?
Хм, быстро схватывает, собака… Я решил зайти с другой стороны.
— Кто занял место погибшего Лиманского?
Лунатик дерзко вздернул подбородок и ткнул пальцем в направлении кабинета с табличкой «Главный редактор».
— Вот сам иди и спроси.
Настала пора решительных действий. Убедившись, что коридор девственно чист и ничьи любопытные ушки из-за дверей не торчат, я схватил Лунатика за грудки, встряхнул и прижал спиной к стенке (вы наверняка неоднократно видели подобное в кино).
— Послушай ты, очкарик недоношенный! Если ты немедленно не расскажешь мне все о Лиманском, я тебе нос расквашу. Не сейчас, так вечером подкараулю в темном переулке, ты меня знаешь.
Он меня знал. Поэтому сердито отряхнулся и направился в конец коридора, к двери с табличкой «Литературный отдел», а я поспешил за ним.