Потребитель - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Джира cтр.№ 21

— Что? Да! Что!.. — Ирландец не поднимает глаз. Он таращится на свои руки, будто на причудливое ископаемое, вырытое в канаве.

Американец повторяет свои слова, тщательно выговаривая их, как бы читая из невразумительного учебника. Ирландец все еще смотрит на свои руки, перевернув их, сравнивая жемчужный цвет ладони: подушечки усыпаны идеально круглыми монетками мозолей, как кожица вишни — с жилистой тыльной стороны.

— Да… нам… лучше… убираться… с… солнца. Я уже не знаю, где я.

Американец направляется к нему, оставляя за собой след мелово-белой пыли, повисающий низко над землей. Его тень ложится на Ирландца, и тот сидит, будто скрытый в янтарном мешочке, вырезанном из солнечной ткани. Они надевают рубашки и перетаскивают инструменты, воду и горлянку с вином к ящику в начале канавы, на обочине плавящейся черной асфальтовой дороги. Рубашки липнут к их мозолям, часть которых мгновенно взрывается, заливая тонкий белый хлопок липкой жидкостью. Ирландец стоит, медленно вращаясь на оси своих ног, будто его голова — планета, сошедшая с орбиты: мир головокружительно смещающихся равнин, атакуемых безжалостным солнечным потоком. Он смотрит в обе стороны вдоль абсурдной крошечной ленте дороги — бесплодной процарапанной черты на лице пустыни. Он не видит никаких признаков возвращающегося грузовика.

— Нам-надо-убраться-с-солнца-сейчас-же, — повторяет он, как закон физики, выученный когда-то в школе, тоном, ставшим авторитетным и четким. Ему девятнадцать, и он принимает роль старшего брата-защитника, хотя знает Американца всего несколько недель: они познакомились на дороге под самым Стамбулом. Американец говорит, что ему восемнадцать, но выглядит он на свои пятнадцать.

Они переворачивают ящик от инструментов размером с дорожный сундук, вывалив содержимое у дороги. Жестяная обшивка, приклепанная к деревянной коробке, отражает солнце, как хорошо отшлифованное футуристическое зеркало, что вспыхивает случайными сообщениями в небо. Подняв крышку, они подпирают ящик вверх ногами под углом, которого достаточно, чтобы они смогли усесться на корточках, спрятавшись в его тени от солнца. Внутри ящика воняет машинным маслом, цементом и лосьоном от загара. Лихорадочные порывы ветра швыряют песок под крышку, забивая им рты и глаза. Они скрипят песком на зубах, смывая его густыми тяжелыми струями вина, проглатывая вместе с песком еще опия.

Они ждут, Ирландец бубнит полувспомненные отрывки нынешних популярных песен, как если бы те комментировали за кадром их положение. Его голос под ящиком звучит гулко и мертво. Они смотрят, как солнце медленно движется через искрящийся лоскут песка за чертой серых теней их убежища. Головы клонятся в душном замкнутом пространстве, словно умирающие цветы. Они сидят, скрестив ноги и сгорбившись, как вялые тела двух святых в глубокой медитации в переносной пещере, пока души их парят над безжизненной пустыней, разыскивая воду.

Они просыпаются от того, что ладонь мастера хлопает по крышке ящика. Стук взрывается в их обалделых головах лязгом стальных дверей. Они видят ноги мастера на песке перед собой, большие пальцы торчат из пластмассовых сандалий, огромные, зароговелые, потрескавшиеся костяшки присыпаны белой пылью.

— Идии-йода! Алло! Алло! Выходи играй сейчас же! Ид-дийода!

Мастер откидывает ящик, открывая их солнечной инспекции, как пару зажаренных зверьков, вытащенных из ямы-ловушки: их лица карикатурны из-за красных мешков мозолей, как если б вселившийся в них бес распяливал пальцами их кожу изнутри. Рабочие, забитые в кузов, одновременно выдыхают «Аххх», как захваченная зрелищем публика. На сцене перед бригадой мастер, уперев руки в боки, навис над двумя парнями, съежившимися от света.

— Ты двай приддурка! Щас всталли! Всталли, я сказай. Гылава думай, рабашка надивай, крамой мазайся! Я-тебе-што-гаваряй? Я тоби гаваряй!

Он показывает пальцем на груду инструмента в песке. Сре-ди кувалд, молотков и кирок лежат пара засаленных шляп, сморщенный и шелушащийся алюминиевый тюбик защитного крема, несколько пар тяжелых заскорузлых рабочих рукавиц и даже несколько пластмассовых солнечных очков, исцарапанных и дешевых.

Увязав эту новую информацию со своей текущей цепью галлюцинаций, они встают и берут из кучи по шляпе. Затем плетутся к машине, где истрепанные рабочие помогают им забраться в кузов. Они виснут на бортах в ряд с остальными, глядя вниз на разъяренного мастера. Тот стоит, излучая презрение на них и остальную бригаду. Они похожи на толпу пыльных прокаженных, которых согнали для транспортировки в заброшенную каменную долину где-то в глуши. Осуждающий взор мастера они отклоняют блестящим и немигающим взглядом изнуренного скота. Мастер бьет ногой в песок, и туча пыли уносится в пустыню. Он садится в кабину и приказывает шоферу ехать назад к морю. Гора инструментов остается лежать у дороги — украсть их некому, а утром он пришлет сюда другую бригаду.

Когда они добираются до залива, солнце на сплошной небесной стене уже висит низко, зияя белой дырой в глубокой синеве прямо над плавной линией песчаных холмов, прочерченной до Синая. Вода лежит, словно застывшее озеро, будто песок растаял и стек в углубление бухты, залив ее жидким стеклом. Рабочие разных национальностей вылезают из грузовика и собираются вокруг кабины на раскаленном асфальте, ожидая мастера, который теперь должен заплатить им за день работы и отобрать тех, кого можно будет послать завтра снова. Он берет всех, кроме Ирландца и Американца.

— Ты двай, ты шагай домой, — говорит мастер, махнув из окна рукой, как фермер, отгоняющий от грузовика цыплят, ссылая их в родные страны на иных краях континентов.

Грузовик уезжает к городу, оставив бригаду оборванцев на дороге, которая обрывается у самого пляжа. Лишенцы бредут по песку вдоль берега к лагерю бродяг — россыпи самодельных палаток, сооруженных из грязных тряпок, рваных маек и выбеленного солнцем картона, — который выглядит небольшой мусорной кучей у подножья холмов, что вывалена из пустыни прямо в бирюзовую гладь залива. Они бесцельно шкандыбают вдаль, по щиколотку утопая в сверкающем кремниевом море, похожие на обезумевшую от солнца свору людей-собак. Скоро песок прожаривает их подошвы, и они принимаются бессильно бултыхать ногами в ленивых волнах, тихо лижущих берег. Кожа гастарбайте-ров побурела и задубела, а волосы и бороды свалялись колтунами от пота и белой пыли, покрывающей все вокруг призрачным налетом. Большинство безнадежно пристрастились к опию, хотя некоторым удается раздобывать шприцы и отыскивать в городе источник пергаминовых пакетов, удовлетворяющих их героиновую зависимость.

Американец и Ирландец уходят по берегу в другую сторону — к кафе, пристроенному к пустующему туристическому отелю. По пути они останавливаются, заходят в тепловатую воду. Металлические рыбки, похожие на серебристые сердца на валентинках, кидаются на их истрепанные штанины под водой, радугами пульсируя при атаке. Иногда рыбка находит большой палец, торчащий из сандалии, и клюет его — не больно, почти игриво, как слабый детский щипок.

Пока они бредут в воде, их ноги преломляются под ее гладью, будто гигантские ходули, разведенные под тупыми углами. Пыль на их одежде плавится и повисает вокруг белым облаком. Морская соль щиплет их обожженную плоть, но это хорошо, это как антисептик.