Странствие Бальдасара - читать онлайн книгу. Автор: Амин Маалуф cтр.№ 46

После довольно неловкого начала между нами завязался разговор совсем в другом тоне, и я быстро обнаружил, что имею дело со знающим и мудрым человеком. Я также узнал от него о том, что вот уже несколько месяцев по разным городам Европы ходят слухи о потерянных коленах Израилевых, говорят, будто они появились в Персии и собрали бесчисленную армию. Утверждают, что они якобы завладели Аравией, разгромили оттоманские войска и даже продвинулись до Марокко; а в этом году в Тунисе караван паломников будто бы отказался идти в Мекку, страшась повстречать их на своем пути. По словам Кенена, который совсем не верит этим слухам, они, вероятно, исходят прежде всего из Вены, осажденной армией султана, кроме того, их распространяет и Венеция, которая вот уже тридцать лет воюет с Портой и подбадривает себя, измышляя нежданных союзников, готовых напасть на мусульман с тыла.

Пастор рассказал мне, что путешественники, останавливающиеся в Смирне, каждый месяц привозят ему письма из Голландии, Франции, Швеции и особенно из Англии, где множество людей следят за необычными событиями, которые могли бы возвестить о конце света и втором пришествии Христа. В этом отношении то, что происходит в этом городе, может только обострить их нетерпение.

Тогда я сказал ему, что сам слежу за всем происходящим с огромным любопытством и что мне уже дважды выпал случай собственными глазами увидеть этого так называемого мессию, что все эти явления произвели на меня большое впечатление; но когда я добавил, что один еврей из моих друзей показал себя гораздо большим скептиком, чем я, Кенен высказал горячее желание с ним встретиться. Я пообещал передать его приглашение Маимуну, как только представится возможность.

Припоминая то, что больше всего смутило меня в эти последние дни, я упомянул то событие — на мой взгляд, совершенно необъяснимое, — когда в прошлое воскресенье кади отпустил Саббатая на свободу, а власти не приняли никаких мер, чтобы скорее пресечь выплеснувшиеся на улицы беспорядки и вернуть людей к работе. Пастор ответил, что, по словам заслуживающих доверия людей, судья получил значительную сумму от части еврейских купцов, приверженцев Саббатая, чтобы он не причинял никакого зла этому последнему.

— Не знаю, — сказал я, — насколько продажны оттоманские власти и насколько ими может двигать алчность. Но теперь здесь воцарился хаос. Как только здешние события станут известны в Константинополе, полетят головы. Вы верите, что кади готов рискнуть своей ради нескольких золотых монет?

— Мой юный друг, мы ничего не поймем в ходе истории, если будем воображать, будто люди всегда действуют мудро. Безрассудство — основной принцип Истории.

Он добавил, что, по его мнению, кади отпустил Саббатая не только потому, что его якобы подкупили, но и потому, что считал, наверное, этого человека, явившегося к нему, распевая псалмы, безумцем — опасным, быть может, из-за своих соплеменников, но совершенно ничем не угрожающим власти султана. По крайней мере именно так сообщил пастору один янычар в благодарность за помощь голландских купцов. И, вероятно, именно это кади нашептывал янычарам, чтобы оправдать свою терпимость.

Есть и еще кое-что: сегодня я заметил, что мой племянник Бумех начал отпускать бороду и волосы. Я бы не обратил на это внимания, если бы он не переоделся в свободную белую рубаху, делающую его похожим на дервиша. Он где-то пропадает целыми днями, а вернувшись вечером, ничего не рассказывает. Может, стоило бы мне спросить его, почему он так вырядился.

20 декабря.

Маимун пришел искать убежища в моем доме. Я принял его с распростертыми объятиями и устроил в последней свободной комнате, которая для него и предназначалась. До сего дня он отклонял мое приглашение, но происшествие, случившееся сегодня утром, заставило его принять другое решение. Он и сейчас еще потрясен.

Отец попросил, чтобы он проводил его к Саббатаю. Он ходил туда не впервые, но всегда устраивался в стороне, где-нибудь сзади, затерявшись в толпе верных последователей и наблюдая издали за свидетельствами их поклонения и проявлениями радости. На этот раз его отец, ставший «царем», потребовал, чтобы он приблизился к их благодетелю и добился его благословения. Мой друг повиновался, подошел, опустив глаза, бегло поцеловал руку «мессии» и тотчас же сделал шаг назад, чтобы освободить место другим. Но Саббатай задержал его, ухватив за рукав, велел поднять глаза и приветливо задал ему два или три вопроса. Потом, вдруг повысив голос, потребовал от него, так же как от его отца и двух раввинов из Алеппо, бывших вместе с ними, произнести вслух Неизреченное Имя Господа. Все они сразу же исполнили его требование, но Маимун, наименее набожный из всех, заколебался. Случалось, что он не всегда буквально следовал заветам веры и шептал в синагоге молитвы без горячего воодушевления, словно сердце его было не в ладу с тем, что твердили губы. Но так презреть закон. Нет, невозможно! И он поостерегся произносить это Имя, думая, что Саббатай удовлетворится послушанием тех троих. Он плохо его знал. Продолжая удерживать Маимуна за рукав, самозваный мессия взялся объяснять собравшимся, что в эти новые времена все, что было запрещено, теперь разрешено, что верующим перед наступлением новой эры не следует бояться нарушения закона и что тем, кто имеет веру в него, следует знать, что он не потребует от них ничего, что не было бы согласно с истинной волей Всевышнего, особенно если кажется, что это идет вразрез с Его волей, явленной ранее.

Теперь все взоры обратились на моего друга. Его собственный отец убеждал его довериться «нашему царю и мессии» и сделать то, что он просит.

— Никогда бы не поверил, — сказал мне Маимун, — что доживу до того дня, когда мой отец, воспитавший меня в уважении к нашему закону, потребует, чтобы я презрел его тягчайшим образом. Если могло произойти подобное, если почитание Господа сопрягается с неуважением к Нему, в самом деле близится конец света.

Он погрузился в грустную задумчивость. Мне пришлось встряхнуть его, чтобы он досказал конец своей истории:

— И что ты сделал?

— Я сказал Саббатаю, что то, о чем он меня просит, очень серьезно и что мне нужно прочесть несколько молитв, прежде чем исполнить его просьбу. Потом, не дожидаясь его позволения, я ушел. Очутившись на улице, я сразу же направился прямо сюда.

Он поклялся мне, что до тех пор, пока не успокоится «это безумие», ноги его не будет в еврейском квартале. Я одобрил его решение и объявил, что счастлив принять его в своем доме.

Потом я рассказал о голландском пасторе и передал, что тот хотел бы с ним встретиться. Мой друг не отказался, но выразил желание пойти к нему не раньше чем через несколько дней, не имея сейчас никакой охоты разговаривать с иноземцем о том, что произошло.

— Я еще слишком взволнован, я в смятении, и мне не хотелось бы произносить слова, о которых, возможно, завтра придется пожалеть.

Я ответил ему, что спешить нечего и что мы правильно сделаем, поселившись здесь вдвоем — вдали от всего этого шума.

Понедельник, 21 декабря 1665 года.