Последний солдат империи - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 74

Это видение вернуло Белосельцеву силы. Могучим рывком плеч, как сбрасывают с себя сырую тяжелую шубу, он скинул гриб. Распахнул жидкий отвратительный ком. Отплевываясь, вылез наружу, видя, как смыкается в грибе полость, оставшаяся от его тела.

Гриб потемнел от ярости. Сжался в тугую резиновую сферу. Подпрыгнул, как упругий мяч, и понесся навстречу, издавая крик, отдаленно напоминавший «Банзай!». Белосельцев, знакомый с приемами японского боя, подставил кулак. Гриб натолкнулся на его стиснутую пятерню. Белосельцев раскрыл кулак в отточенную ладонь, разваливая гриб надвое. Две половины гриба, оплескивая и огибая его, пронеслись мимо, вглубь коридора, смыкаясь там в единое целое. В синеватой тьме возникло жуткое видение оплывшего, как гиппопотам, академика Аганбегяна, трясущего одутловатыми щеками, читающего лекцию о преимуществах рыночной экономики.

Устрашающее видение на секунду лишило Белосельцева воли. Это немедленно почувствовал гриб. Устремился на него, подобно огромному плевку, желая расплющить. Но Белосельцев уклонился от столкновения. Промахнувшийся гриб со страшной скоростью врезался в стену, разбрызгался по ней, словно жидкий, кинутый на сковородку блин. Стал отекать. И в этих потеках, издававших слабое пыхтение, возникла личина Александра Яковлева. Курносая, с большими волосатыми ноздрями, с жабьими, от уха до уха, губами, с желтоватой, как перезрелая дыня, лысиной, на которой морщины складывались в масонский знак. Личина пропала. Гриб стек на землю и, окая на манер ярославского крестьянина, уполз в темноту.

Белосельцев, израсходовав остаток сил, полагал, что поединок окончен. Но гриб внезапно вернулся. Бешеный, во весь рост, зверски играя бицепсами, блестя зубчатым кастетом, изображал из себя охранника Ельцина, красавца Коржакова, с благородным открытым лицом, прекрасными глазами, пышными, как у средневекового рыцаря, волосами.

Они сошлись. Бились час, другой, третий. Копья их были сломаны. Щиты расколоты. Кони пали от истощения. Они сражались теперь короткими мечами, осыпая себя потоками огненных искр. Гриб стал сдавать. На третий день у него уже не хватало для боя дыхания. Через год он сморщился, сбросил избитые доспехи и дал деру. Белосельцев преследовал его по пятам, но гриб кинулся в подставленную ему колдуном трехлитровую банку и укатил, издавая печальный крик выпи, тоскующей посреди осенних болот.

Белосельцев стоял, отирая кровавый пот, кинжалом выковыривая из-под ногтей запекшуюся кровь врага. Не знал, одержал ли он победу. Или снова был обманут, завороженный чарами подземелья.

Он вышел из метро на станции «Новокузнецкая». Устало шел во влажной и клейкой толпе, перезревшей от горячего зноя, обилия дурных соков, табачного дыма, накопленного за день раздражения. Мост, на который он ступил, казался пластилиновым, мягко прогибался от его шагов, был готов опуститься в ленивую блестящую жижу реки. Достигнув вершины моста, изнемогая от жара, он вдруг замер, узрев разноцветный букет Василия Блаженного. Храм был в инее, заледенел своими ломкими, колючими главами, был окружен белесой морозной дымкой. Здесь, на мосту, еще стояло жаркое лето. Но там, на Красной площади, была зима, шел снег, блестел металлический черный лед.

Он вышел на Красную площадь, пугающе пустынную, в каменной рябой чешуе, с красным откосом стены, белыми глыбами соборов. Ни единой души, ни глазеющих бездельников, ни лупоглазых заморских туристов. Словно все они в спешке покинули площадь, предчувствуя скорые бедствия, и ушли вслед за стадами мышей и собак, стаями воробьев и ворон. Казалось, здесь, на площади, Земля потеряла свою атмосферу, и все, что дышало, цвело и двигалось, умерло в одночасье. Остался неодушевленный ландшафт в уступах башен и стен, с кристаллическим ледяным Мавзолеем, перед которым, как два соляных столба, окаменел почетный караул.

Белосельцев стоял на площади, чувствуя смену геологических эпох, начало великого оледенения. Медленное сползание огромного ледника, стесывающего своими ослепительными кромками живую поверхность планеты. И там, где были любимые московские улочки, чудные, с детства родные переулки, священные соборы, великолепные, внушавшие восхищение дворцы, оставалась черная, в зазубринах, каменная чешуя. Он ступал по брусчатке, один на всей площади, последний уцелевший обитатель Земли.

Площадь была обречена. Все так же мощно красовалась стена. Золотился обод курантов. Краснели в синеве рубиновые звезды. В розовой льдине Мавзолея, в стеклянной заиндевелой колбе, среди погашенных ламп, лежал мертвец. В стене, замурованный, покоился прах вождей, комиссаров, героев. Огромный золоченый шишак Ивана Великого среди своего сияния нес глубинную черную тьму, казался ночным светилом. Площадь еще обладала знакомыми очертаниями, еще носила священное имя, но была обречена на исчезновение. Незримые силы, изгнавшие людей, теперь приступили к ее истреблению. Выветривали и разрушали камень. Шелушили позолоту. Отслаивали тонкие пластины ржавчины. Все уже тлело, превращалось в пепел, прах и труху.

Он оглядывался, силился крикнуть, позвать на помощь всех, кто собирался на эту площадь в дни праздников, торжеств и парадов. Ликовал среди победных салютов. Шел, качая штыками, в снежной военной пурге. Танцевал среди весенней красы. Но не было никого. Пропали навсегда парады и шествия. Схлынули и расточились гуляния. Оставленный, обезлюдевший континент погружался под воду. Он один, беспомощный, стоял на краю тонущего континента, и вода, вылизывая брусчатку, подступала к его стопам.

«Где вы, красные вожди и подвижники? Где вы, красные пророки и мученики? Почему оставили меня одного? Что мне делать, последнему обитателю Атлантиды?» — взывал он к священным гробам.

Вдруг услышал каменный хруст, гончарный звяк. Кирпичная стена, там, где в нее были замурованы могильные урны и темнели именные таблички, затрещала, стала крошиться, выламываться. Сквозь кирпич, роняя осколки, просунулась птичья голова, узкие птичьи плечи, пернатая грудь. Вся птица, красная, чуткая, протиснулась сквозь пролом в стене, выглянула наружу. Крутила головой, осматривала пустоту площади, высокое небо, круглящиеся купола и чешуйчатые шатры. Напряглась, выпала на свободу, расправляя сильные крылья, поджимая ноги, распушив тугой хвост. Взмыла вверх, уменьшаясь, превращаясь в красную точку. Исчезла, оставив в стене пустое гнездо. Белосельцев изумленно смотрел на вмурованную табличку, не умея прочитать начертанное имя. Кажется, это был знаменитый летчик, перелетевший через Северный полюс.

Рядом снова захрустел кирпич, посыпались звонкие осколки. Размягченная стена чуть выгнулась. По ней разбежались трещины. Как из расколотого яйца, из стены показался клюв, глазастая птичья голова. Птица проклюнулась, оглядела площадь маленькими зоркими глазами. Резко кинулась вперед, вырываясь из стены. Напрягла маховые красные перья и, прянув мимо Белосельцева, ушла в высоту, уменьшаясь, улетая вслед за первой. Белосельцев почувствовал легкий удар ветра от сильных, машущих крыльев. Лунка в стене темнела чуть поодаль от первой, там, где были похоронены космонавты. Это был один из них. Его дух, дремавший долгие годы в стене, теперь покидал каменное гнездо.