Венский бал - читать онлайн книгу. Автор: Йозеф Хазлингер cтр.№ 55

Без Томаса дело с Яном Фридлем никогда не дошло бы до контракта. Я бы финансировал его просто так. Своим взлетом он обязан мне. Ни одна государственная инстанция не осмелилась бы тогда поддерживать художника, чье участие в публичной дискуссии по вопросам искусства выразилось в том, что он нагадил на подиум. Ян Фридль стал бы одним из многих акционистов шестидесятых годов, погибших от нищеты и алкоголизма. С ним, во избежание домыслов насчет фирмы, я заключил частный договор на двадцать лет. В то время я навещал Яна в его хибарке, находившейся за пределами Вены. Он там работал, а зачастую и ночевал. А работал он над необычными трехмерными картинами, с которых свисали использованные тампоны и прокладки. Я покупал все, что находил у него на стене. Ян Фридль был тогда изгнан из творческих кругов. Его знали как акциониста, но никто не хотел платить за его работы. Он слыл непредсказуемым. Даже акционисты должны как-то считаться с публикой. Но Ян Фридль торпедировал все, что напоминало более или менее жесткие рамки. Его картины и объекты были чем-то поистине невиданным. Я покупал их и складывал. На шестой год нашего контракта я дожал его, и он согласился на выставку. К тому же он, конечно, страдал от отсутствия публики. Я договорился с одной весьма известной галереей. Выставка имела большой успех. Ян Фридль взял вершину. Только публике было невдомек, что ни одна картина и ни один объект не выставлены на продажу. Все они были моей собственностью. Тем не менее поступали предложения о покупке. К концу выставки я просто объявлял все объекты распроданными.

Наш договор предусматривал, что ежегодно он выдает хотя бы один объект, а больше так больше. Но все они первым делом должны предлагаться мне. Так я сумел перекрыть их поступение на рынок.

Разумеется, он мог надувать меня. Я понимал это с самого начала. Какому художнику охота продавать себя с потрохами? Но, опять же, какой художник выдержит двадцать лет без зрителей? Поэтому я надеялся, что лишь к концу двадцатилетнего срока смогу недополучить какие-то стоящие произведения. И все же он меня обманывал. И вопреки моим ожиданиям – особо подлым образом. Это выяснилось уже теперь, после его смерти. Мой адвокат идет в бой.

А ведь я еще избавил его алчную подругу, которая сейчас размахивает всюду завещанием и фальсификатом моего контракта, от всех похоронных расходов. Теперь я понимаю, почему она все время твердит о том, что ей неприятны тяжбы. Она была соучастницей.

Какое-то время Ян Фридль околачивался в Париже. Естественно, с моими деньгами. Но он привез кучу картин. Я купил все до одной. Два парижских года имели для него немалое значение. Он вернулся, и тут вдруг на него обрушилась легендарная слава. Едва ли кого-то теперь шокировали его прежние провокации. В Любляне ему предложили половину профессорской ставки. Деньги пустячные, но он без колебаний принял предложение. Меня самого поразило, как быстро он согласился. Кстати, это место он никогда не бросал. Даже когда его пригласили заведовать венской частью художественной коллекции Людвига [39] – и должен признаться, для этого мне пришлось использовать все свое влияние, – два дня в неделю он проводил в Любляне. И не так уж это было страшно, к нему приставили хорошего куратора. Но я понятия не имел, что Ян Фридль обзавелся в Любляне мастерской и, по-видимому, проводил там больше времени, чем в академии. Ателье было битком набито художествами, которые, согласно авторским подписям, якобы были созданы Яном Фридлем в последние двенадцать лет.

Я с давних лет храню все мои памятки с датами и цифрами и пачку частной переписки. Я не собираюсь нигде их предъявлять. Но документы есть документы. Даже если из-за них я вынужден заодно выдать кое-что, не предназначенное для широкой огласки: с помощью этих бумаг я могу доказать, что так называемые оригиналы Яна Фридля либо не являются таковыми, либо созданы не в Любляне. Меня не удивит, если через пару лет его алчная спутница жизни будет носиться с картинами Фридля, которые я до сих пор считал своей собственностью.

В сущности, этому можно не придавать особого значения. Ян Фридль был игрок. И ведь именно это завораживало меня. Но мне бы и в голову не пришло, что он способен сыграть со мной такую убийственную шутку. Представленные на первом слушании графологические и всякие прочие заключения были просто ужасны. Я сидел в полуобморочном состоянии, адвокат держал меня за руку. И единственное, на что я был способен, – это кричать. Или плакать. В один миг была перечеркнута многолетняя дружба, в которую я всегда верил. Если подкопать фундамент, обрушится все здание. Не останется ничего. Кроме печальной мудрости, от которой я охотно бы отказался: дружба – величайшее человеческое несчастье. Она внедряется в ложь, она процветает в предательстве. Во всяком случае, пока об этом не начнешь подозревать.

Судебные эксперты констатировали, что подпись на договоре, который предъявила подруга Яна, скорее всего, поставлена мною, но без всяких сомнений – с помощью моей авторучки. Тщательная проверка не выявила никаких признаков манипуляций с текстом договора. Фактически он был по всем пунктам идентичен тому, что я держал в руках. За исключением одного момента. В параграфе «Право преимущественной продажи» другой экземпляр имел маленькое дополнение – «в Вене». По этой версии, мое право преимущественной продажи распространялось только на те произведения Фридля, которые были созданы в Вене. Это имело смысл, если учитывать то обстоятельство, что большинство своих произведений Ян Фридль создал в Любляне или поручил кому-то сработать. В собственных глазах я выгляжу человеком, который добивается своего права на свинью, которую сам же и заколол.

Вернемся к балу. Я – завсегдатай Оперы, у меня постоянное место в ложе. Не я обращаюсь к любезной даме из администрации, но она сама присылает мне каждый год как раз после моего отпуска, ближе к Пасхе, милое письмецо с вопросом: окажу ли я и на сей раз честь посетить театр и сколько билетов зарезервировать? И с годами у меня уже вошло в привычку приглашать на бал в Опере какого-нибудь деятеля искусств и одного делового партнера. На сей раз, как было объявлено по телевидению – вы наверняка помните, – я будто бы отказался от компании партнера по бизнесу, зато пригласил двух художников.

Это – ошибка. Моего делового партнера звали Ян Фридль. Но тогда вы могли этого не знать. Знали? Откуда? Габриэла… Габриэла… подскажите… Это телеведущая? Стало быть, он все-таки разболтал. Хотя мы, разумеется, договорились о конфиденциальности.

Как только мы заключили контракт, я пригласил Яна Фридля на бал, но он наотрез отказался. А потом, на протяжении многих лет, я и не пытался его уговаривать, исходя из того, что он все равно откажется. Мои деньги обтесали его, приучили к обществу, но это еще не гарантия, что человек вприпрыжку побежит на бал. Однако в последний год я как бы между прочим спросил у него, не хочет ли он пойти. Мы тогда опять сидели у японца, а я только что получил письмо от дамы из администрации. И к моему изумлению, он сказал «да». Я ведь уже подумывал, не пригласить ли одного швейцарца, генерального директора сети дешевых универсамов, с которым поддерживал деловые связи. Он мог бы прилететь тем же чартерным рейсом, что и Катрин Пети. Однако генеральный директор и Ян Фридль за одним столом… Такая комбинация меня не привлекала. Но интересы дела были важнее. У Катрин Пети, или княгини Кропоткиной, вечером, вы знаете, был спектакль в Базеле. Я зафрахтовал самолет для нее одной. Он прибыл в аэропорт Швехат в половине первого ночи. Катрин отказалась от всякого сопровождения, что для меня – чего скрывать – было приятной неожиданностью.