Культура шрамов - читать онлайн книгу. Автор: Тони Дэвидсон cтр.№ 55

Проходит немало времени, прежде чем я могу оставить помещение. Вначале мне нужно выбраться из мира Щелчка, сгрести его жизнь в охапку и освободить территорию от малейшего мусора. Очистить сцену, обнажить холст, прежде чем что-либо начнется. Потом вытряхиваю голос Дичка из ушей и проделываю такую же уборку в его половине зала. У меня есть, пожалуй, дня полтора на то, чтобы устроить эти два мира, и я уверен, что мне это удастся. Пациенты из Душилища окажут мне небольшую помощь.

* * *

Факс от Питерсона:

Вот что я должен рассказать тебе, и, наверное, тебя это отнюдь не приведет в восторг, — может, ты, наоборот, потянешься к телефону или ружью. Что я могу сказать? Психотерапия, а не просто дружба, должна отваживаться на риск. Я оставил в городе все свои тупые ухищрения, все эти избитые старые теории о том, как можно было бы заставить его разговориться, докопаться до первопричин его молчания. Мы в горах Делонг, штат Аляска, и я не мог бы придумать лучшего места для революционного прорыва.

Я взял с собой немного ЛСД. Средней силы кислота — так мне сказали, ссылаясь на авторитет одного парня, который знал другого парня, которому когда-то оказал помощь покойный и вечно недосягаемый Тимоти Лири. [16] Да, рекомендация по меньшей мере дважды из вторых рук, но надо же хоть раз кому-то целиком довериться. Средней силы кислота, которой хватит на галлюцинации, на отличные веселые картинки, но не хватит на то, чтобы посадить тебя в танк и превратить в какого-нибудь жуткого недочеловека, это уже Уильямом Хертом [17] отдавало бы, а? Не тот фильм, неверное психоактивное суждение, но все-таки, полагаю, достаточно близко к истине. Думаю, это по-своему радикально — во всяком случае, сегодня, в наше суровое время, когда даже аспирин приходится держать под двойным замком, а вот в давнюю пору, в зените экспериментальных исследований, Лири, еще будучи мальчишкой, дергал за полы пиджаков целый полк ученых мужей, отстаивая мнение, что кислота — это врата в рай, это панацея, это единственно верный способ видеть мир во всей его отвлеченной полноте. Закон обрушивался на все зарождавшиеся идеи о том, будто ЛСД является потенциальным средством лечения от чего угодно — от депрессии до психоза. Но, говорю тебе, в моих глазах эти идеи по-прежнему радикальны, и, надеюсь, Томный понимает, что за важный шаг я предпринимаю. И я имею в виду не просто то, что рискую карьерой, рискую репутацией, — черт возьми, да достаточно всего одного иска от какого-нибудь недоумка, решившего, что ты не туда палец положил или не ту часть тела осмотрел, — и прощай работа, ну, да ты понимаешь, о чем я. Нет, я сейчас говорю о своем сознании. Последний раз я принимал кислоту, когда был еще новичком, совсем свеженьким огурчиком, которому уже не сиделось спокойно, которому хотелось забраться в подкорку братства, чересчур конформистского для меня. Однако скука, ставшая главным поводырем на пути к кислоте, так и не подготовила меня к расширению сознания, к лихорадке страха и отчуждения, к полнейшей и окончательной жути всего этого… Черт, Сэд, да я бы до потолка завалил твой кабинет бумагой, если бы взялся рассказывать тебе о кислотном периоде в жизни Уэйна Питерсона. Достаточно сказать, приятель, что кислота перевернула мою жизнь… И, полагаю, сейчас вся соль в том, что она должна перевернуть жизнь Томного.

Может, ты и не захочешь читать следующее сообщение, — не знаю, Сэд, правда не знаю. Нужно ли мне объяснять разницу между незнакомцем, которому тайком подбрасываешь таблетку в стакан в местном баре, чтобы потом наблюдать, как он лупит бильярдными киями по нежнооким лосиным головам, и бледным Томным, из которого робость и внешний контроль полностью выкачали голос? Если я должен это объяснять, или если ты испытываешь профессиональное отвращение ко всему этому, — что ж, готовь бумагорезательную машину, вот и все, что я могу сказать.

* * *

В корпусе появились Клинок, Собачник, Синт и Лакомка. Их перевезли сюда из главного здания Душилища в белом грузовике, который день ото дня становится все серее и ржавее. Лохи из Душилища, и ровня, и начальство, с большим подозрением отнеслись к моим намерениям и засыпали меня множеством нелепых вопросов, видимо полагая, что я менее сведущ в их обычных процедурах, чем какой-нибудь студент-первокурсник. Мы здесь хорошо поработали над этой четверкой, Сэд, так что ты давай не путай им мозги, а не то мы тебе так напутаем.… На большее я, разумеется, и не рассчитывал. Глупо было бы надеяться на одобрительный хор. С одной стороны, они бы в штыки встретили применение на практике любой теории, если она не была еще до смерти избита у них, в Душилище, в палатах. Хорошие теориии не те, что скоро срабатывают, а те, что долго доказываются, — вот одна из поговорок, которые дождем проливались на мои уши. Но, разумеется, оборотная сторона сводилась к тому, что они просто завидовали: ведь передо мной открывалась полная свобода действий, и в стенах этого обветшавшего убогого корпуса, благодаря жалкому гранту, я был волен приступить к неким передовым (как сказал бы Питерсон) экспериментам.

Безусловно, имелся некий элемент мести в этой четверке присланных ко мне пациентов, отобранных наверняка не за их практические навыки и не за успешно пройденную реабилитацию, а за способность заморочить мне голову и запороть эксперимент. Клинок когда-то был продавцом-разносчиком, торговавшим всякой кухонной и хозяйственной утварью. Он мог бы иметь обычный набор благ — машину от фирмы, личные скидки и высокие комиссионные, если бы работал на должном уровне. Но увы, о нем нельзя было этого сказать. Видимо, продажа всяких скалок, затычек, опудривателей и мутовок абсолютно не интересовала его. Как говорилось в отчете, излагавшем биографию Клинка, к своей работе он был равнодушен и оживлялся, только когда дело доходило до демонстрации домохозяйкам и их мужьям первоклассных «сабатье». Несколько раз обеспокоенные клиенты, которым он наносил визиты, сообщали, что Клинок производил впечатление скучного, не умеющего убеждать продавца, и, если бы даже у них возникло желание купить тот или иной предмет домашней утвари, он им такого шанса просто не предоставлял. Зато очень скоро появлялись ножи, чуть ли не вылетавшие из своих деревянных демонстрационных коробок, и только лезвия сверкали в воздухе, когда он показывал, как правильно резать продукты на куски, ломти или тонкие ломтики. Мужчина он был крупный, больше шести футов ростом, и результатом его полных энтузиазма упражнений становилась отнюдь не продажа товара, а обеспокоенные телефонные звонки в фирму: люди жаловались на опасное рвение агента, при виде которого им делалось не по себе. Разумеется, начальство, устав от подобных жалоб, предпочло уволить его, не вникая в суть проблемы.

Как нередко бывает с теми, кого внезапно увольняют, он поплыл по течению, не в состоянии удержаться ни за одну даже самую случайную работу. Несколько раз его видели в местном парке: он прижмал к себе коробку с ножами — точно такими же, как те, которыми раньше торговал, — врученную ему в качестве прощального подарка кем-то из шутников в фирме. Надо же было додуматься! Насколько известно, он ни разу не воспользовался этими ножами — даже волоса со своей головы не срезал, не говоря уж о чьей-нибудь чужой; однако человек, разговаривающий, будто с любимой, с набором ножей, едва ли долго мог вызывать равнодушие посторонних.