Через минуту на президентском письменном столе стоял штоф «Jack Daniels» и пицца размера extra large.
[72]
Пару минут попили-поели. Затем я возобновил лекцию, а Клинтон — конспектирование. Иногда мы выходили на газон и курили контрабандные кубинские сигары: Хилари ввела во всем здании режим чистого воздуха.
Во время одного из перекуров я бросил зоркий взгляд на седую шевелюру и выдающийся нос Билла.
— Вы не сын ли господина Ельцина? — спросил я и деликатно добавил: — Конечно, внебрачный.
Пораженный моей проницательностью, Билл потерял дар речи.
— Эта страшная семейная тайна останется за семью печалями, — ободрил я его.
Когда высокий собеседник очухался, он поспешил сменить тему разговора и выразил желание, чтобы я надписал ему свою книгу.
— Я прошу ваш автограф не для себя, а для малолетней любовницы, — смущенно сказал президент.
Мне понравилась скромность самого могущественного человека в мире, и я начертал на титульном листе многозначительный Zuschrift:
[73]
«Сыну кого бы то ни было — в память обо мне. Белый дом. Р. X.»
* * *
Хозяева и гости изумленно ловили мои слова. Памятуя, что нахожусь в чужом доме, я старался не узурпировать внимание общества. Впрочем, это было трудно, ибо как только я замолкал, крики с мест поощряли меня разглагольствовать и далее — и я любезно это делал. Руби языком, как Раскольников топором!
Я влияю на русскую литературу
С некоторых пор заметил, что знаменитые люди как-то льнут ко мне. Вот пример. Я состою в переписке с Александром Солженицыным. Мы познакомились в 1978 году, когда он выступил в Гарварде со своей знаменитой речью. После этого связь между нами не прекратилась. В конце двадцатого века я послал писателю в Вермонт русский перевод моей четырнадцатой монографии «Бытовые кражи в русском романе».
Через некоторое время пришел ответ:
Вашу книгу получил. Не прочитал. При случае — прочитаю. АС.
Теперь я с приветом от писателя, и его ласковая эпистола висит у меня в кабинете. Каждый коллега или студент, который ко мне приходит, должен прочитать ее вслух. А если кто по-русски nie rozumie,
[74]
тому излагаю содержание письма по-английски.
* * *
Аудитория ахнула, а помрачневший Клюшкин сердито дернул шейный носовой платок.
Я опять разинул рот.
— Мое слово не воробей, а соловей. Вот еще одна история, мне на радость, вам на удивление.
Зверовещатель
Генерал от инфантерии Герхард Вольдемарович фон Хакен был выдающимся русским военачальником начала девятнадцатого века. В кампаниях 1805–1807 годов он командовал пехотным полком и в этом качестве неоднократно принимал участие в боевых действиях против Великой армии Наполеона.
Солдаты любили Герхарда, и не (с)только за храбрость. В те басносложные времена многие выдающиеся деятели Российской империи были людьми со странностями, и он в том числе. Полк гордился чудачествами своего командира, молва о которых шла по всему православному воинству.
Представьте себе картину: одинокое поле где-то в полях Богемии или Восточной Пруссии. Погода плохая, идет дождь или снег, в воздухе повышенная влажность, интенданты опять сплоховали и не подвезли сухарей. У солдат в брюхе пусто, в ранце не густо. Французы предприняли дерзкий фланговый маневр, и в тылу уже громыхает канонада. А Герхард фон Хакен проводит полковой смотр. Щегольски вычищенные и убранные гренадеры едят глазами молодого генерала (он получил это звание в шестнадцать лет, тогда как Наполеон лишь в двадцать четыре!), проезжающего вдоль строя на вороном жеребце Диктатор. На голове у Герхарда шляпа с белым плюмажем, из-под которой выбиваются длинные, волнистые каштановые локоны (как у меня!), на груди созвездие звезд, мускулистые ноги в тугих белых лосинах (каждое утро он втискивается в них с помощью дюжины дюжих денщиков) крепко облегают конские бока. Парочка геев из егерского батальона почти плачет от восторга.
Герхард кричит:
— Здорово, ребята!
Солдаты в ответ:
— Урррррррра!!!
Обменявшись с полком приветствиями, генерал выказывает искусство объездки. Он ставит Диктатора на четвереньки, на цыпочки, на дыбы, проходит перед строем разными аллюрами. И делает он это не от избытка энергии, а из соображений исторических и скульптурных. Присмотритесь! Всадник и лошадь принимают позы знаменитых конных статуй. То они изображают памятник Марку Аврелию в Риме, то Фридриху II в Берлине, то Петру Великому в Петербурге.
Во время объездки иногда раздается ржанье — не конское, а генеральское. Герхард мастер имитировать звуки птиц и животных и любит радовать солдат своим искусством.
После смотра полководец беседует с отличниками боевой подготовки, делится с ними афоризмами собственного сочинения. Многие из них тут же становятся народными поговорками, например: «Пуля дура, а пулемет дурак».
Так гуманный генерал вносит в нелегкую солдатскую жизнь элемент культуры и веселья. А через час полк вновь орет «Ура!» и бодро бежит в бой или из боя (смотря по обстоятельствам).
Добавлю, что акустическое оформление объездки было плодом систематических упражнений, которые Герхард проводил в своем имении Свидригайлово Калужской губернии, когда приезжал туда на побывку. Каждый день он вставал рано, до зари и шел в хлев или в лес. Там он слушал, слушал, слушал… А вечером генерал запирался в кабинете и часами пищал, щебетал, рычал, ревел и, конечно, ржал, стараясь как можно точнее воспроизвести звуки, издаваемые представителями местной фауны.
Герхард увлекся этим хобби еще ребенком. Его отец, отставной лейб-гусарский офицер Вольдемар Конрадович фон Хакен, вечно попадал в сети Амура, из-за чего не всегда уделял должное внимание сыну. Верхом на своем вороном Тиране (от которого произошел Диктатор) Вольдемар целыми днями рыскал по округе в поисках любовных приключений. Оставленный на произвол нянек, если не судьбы, маленький Герхард — или, как звали его дворовые люди, Герхуша, — развлекался по мере возможности. Скучающий ползунок сошелся со старым псом по имени Люпус, жившим в усадьбе на правах ветерана помещичьей охоты. Герхуша научился у него лаять и выть (Люпус когда-то был волком). За этими уроками последовали другие. Уже ребенком Герхард блеял лучше овцы, квакал почище лягушки. Вы спросите, а где же была его мать? — После каждого нового романа Вольдемара Конрадовича ревнивая госпожа фон Хакен, родом шведка, уезжала к родителям в Стокгольм, чтобы затем вновь вернуться к мужу. Вольдемар был такой хорошенький, что она не могла заставить себя от него отказаться.