Какой-то негодник написал по сему поводу донос в духе политической корректности. Меня вызвал к себе в кабинет разгневанный декан.
— Кто позволил этой даме загрязнять чистый воздух кампуса! — верещал он. — Ваша гостья могла повредить здоровье студентов! Вы поставили родной вуз перед угрозой судебного иска!
Но я не испугался несправедливой нотации. Прервав поток причитаний, отчеканил университетскому самодуру:
— Я — тенюрованный профессор. Мне все дозволено. Более того, курить — это ее культура. Мы как просвещенные американцы должны уважать обычаи народов всех стран. Если хотите знать, в моих легких тоже клубится запретный дым!
Размеренными движениями зажег сигарету «Capri», выпустил в изумленного бюрократа ароматную струю канцерогенов, а потом втоптал окурок в казенный ковер.
По университету до сих пор ходят легенды о том, как Роланд Харингтон отбрил декана!
Да, мне было о чем поговорить с султаной современной беллетристики. Я начал рассуждать, она — слушать. В ходе беседы я поднял самый загадочный вопрос русской истории: почему Толстой и Достоевский так никогда и не познакомились, хотя жили в одну и ту же эпоху и, более того, читали друг друга? «Может быть, причина была неизвестна даже самим писателям», — спекулировал я. Затем перешел на современных литераторов, которых как только не анализировал! Для меня всегда большой кайф порассуждать о декадансе современной культуры, особенно с практиканткой этого дела.
В заключение коснулся собственных творческих планов.
— Тамара Еленовна, еще в детстве-отрочестве-юности я задумал написать воспоминания. Пришла пора осуществить мой замысел. Концепция книги следующая: романы в романе, рассказы в рассказе. Отступления лирические, исторические, философские, политические — но всегда автобиографические. Авторский дискурс удивит своей диковинностью. В мемуары войдут мои стихи и проза, а также приложения с черновыми вариантами самых главных глав, плюс раздел «Dubia».
[65]
Как вы думаете, я получу «Букера»?
— Это бы меня не удивило.
Наш разговор был замечен присутствующими. Меня окружила п(л)отная толпа. Моя (э)рослая мускулистая фигура возвышалась над бездной слушателей, как гора Мон-Блан или Мак-Кинли.
— Il fut un temps en Russie où les visiteurs de l’étranger étaient cultivés par la société comme une source de sagesse,
[66]
— рассуждал я, чувствуя на себе взгляды десятков глаз.
От бесшабашной болтовни у меня заплясал пищевод. Мой метаболизм быстр, как мысль! Сняв темные очки, обозрел гостиную. К моему удивлению, комната была без праздничного стола. Вместо сытной домашней снеди салонные львы и львицы грызли фрукты да ордьовры, которых было раз, два и объелся. Скудность угощения меня удручила, ибо в Москве я привык жрать до отвала. Наклонившись к тамариному тюрбану, доверительно прошептал: «В гостях голодать — костей не собрать». Затем булькнул брюхом — quod erat demonstrandum.
[67]
Несмотря на ум и талант, та по-матерински улыбнулась.
Я отмахнулся от Водолея, протиснувшегося к нам через гущу гостей с блюдом мрачных креветок.
— Морские насекомые не разрешат проблемы моего аппетита. Только ангелы с неба живут без обеда.
В поисках снеди посолиднее отправился на кухню, этот sanctum sanctorum
[68]
каждого русского дома. Там моим глазам открылась печальная картина: Водолейка стряпала очередной диетический салат.
Я укоризненно покачал головой:
— Во многих московских домах западное хлебожмотство вытесняет славянское хлебосольство. Боюсь, что сегодня вечером мне придется положить зубы на вашу книжную полку.
Роксана Федоровна покраснела.
— Это муженек мне мозги напудрил. Он утверждает, что за границей теперь в моде шведский стол.
— Разве что у скаредных скандинавов.
— Роланд, мне так неудобно перед вами.
Мои строгие черты смягчила милая улыбка:
— Юуны мах байна вэ?
[69]
Водольиха-повариха тут же устроила для меня приватную трапезу. В кухонном уюте, вдалеке от голодных глаз гостей, я чревоугодничал, как Чичиков с Собакевичем в пятой главе гоголевской поэмы. Оладьи, пироги, ковриги — все промелькнуло предо мною, все полетело в рот.
Так славно наелся, что потом несколько минут хлопал себя по округлившемуся пузу, дабы поощрить цирк желудочных соков.
А вот и чай.
Я закурил и задумался. Хозяйка уселась напротив и подвинула ко мне коробку с печеньем «Тускуб».
— Роксана Федоровна, погадайте мне, — сказал я и расправил плечи характерным жестом.
— Ну что вы, я вся испачканная.
— Пожалуйста, роскошная Роксана. Прошу вас как Нострадаму современной России.
Водолейка отнекивалась, отнекивалась, но в конце концов не устояла перед моим шармом. Она уселась напротив и вынула из-за пазухи магический кристалл.
Из уважения к чужой вере я погасил сигарету и сделал серьезное лицо.
Гадалка уставилась на кристалл, а затем закатила глаза и загадочно побледнела. Наступила тишина, нарушаемая моим ровным, ее мертвым дыханием.
Водолейка посмотрела на меня вывернутыми наизнанку белками.
— Вижу дома, площадь… Вокруг вооруженные люди, ходят иностранцы какие-то.
Ворожея умолкла. По лицу ее пробежала тень тревоги.
— Прошу продолжить изложение видения, — сказал я с неизъяснимым спокойствием.
— Вижу вас, за вами толпу, все куда-то идут.
— Ой бой!
— Вижу церковь, башню крепостную, рядом пушка.
— Мать мою!
— Вижу длинную комнату, в ней стул старинный, вы на нем сидите.
— Тьфу тебе!
— Вижу черную кошку.
— Хи-хикс!
— Вижу синюю старуху с ведром, она что-то кричит.
— Что за бабушка такая? Может, русская народная ведьма?
Но парапсихика Водольихи не выдержала высокого напряжения. Она покачнулась, очнулась — и передо мной сидела уже не провидица, а кормилица.
— Роланд, вы наелись? Не хотите добавки?
В знак благодарности проглотив еще одну порцию, я покинул хозяйку и вернулся в гостиную.