Тяжкие повреждения - читать онлайн книгу. Автор: Джоан Барфут cтр.№ 33

Если честно, она не знала, что можно сказать Аликс. Ее беспокоила не похоть Аликс, но то нежное, отстраненное выражение, с которым она смотрела на отца. В тот момент она казалась совершенно незнакомой. До нее не дотронешься.

Если Тим смог дотронуться… дай ему бог, подумала Айла и хихикнула, так что Джеймс повернулся в постели посмотреть на нее.

— Ничего смешного, — рявкнул он.

«Может быть, и нет», — подумала она.

— Я просто пытаюсь вспомнить, как себя чувствуешь в двенадцать лет. Насколько я помню, всего так смущаешься. Кажется, что увяз. Застрял между детством и взрослой жизнью.

— Мне не показалось, что она смущалась.

Ну да, его дочь не смутишь. А Тима, бедного?

— По-моему, он достаточно испугался, чтобы какое-то время не распускать руки. И все остальное тоже. — Она услышала, что снова хихикает, и Джеймс опять бросил на нее косой взгляд. — Но Аликс не очень-то оробела, заметил? Как она на тебя посмотрела! — Айла услышала в собственном голосе удовлетворенные нотки, это еще почему? — Наверное, нужно с этим разобраться, но, Джеймс, нельзя все вешать на меня.

Он грустно заворочался.

— Я просто думал, вы обе — женщины, тебе будет проще с ней об этом говорить.

— О сексе? О влечении? О чем? Я говорила. Возможно, ей не мешало бы послушать, что скажет мужчина. О том, что было на уме у Тима, о том, чего следует в дальнейшем остерегаться. Может быть, именно об этом с ней нужно поговорить.

Но вскоре их жизнь резко переменилась, и что бы Айла ни имела в виду, говоря, что Аликс нужно будет чего-то остерегаться, это оказалось совсем не то, о чем она думала. И для нее тоже, и для Джейми, и не в последнюю очередь для Джеймса.

Как ему это удалось? Как у него не лопнула голова, набитая зловонными, гнилыми маленькими тайнами? Какое редкое самообладание: вести обычную жизнь, расширять бизнес, переживать по поводу больших и мелких деловых проблем, обедать, иногда ходить с детьми в кино, иногда проверять, как они сделали уроки, иногда поворачиваться к Айле в постели — и ни намека, ни единого знака.

Уже потом он сказал, что это была совершенно отдельная и очень небольшая часть его жизни. Может быть, для него так и было, но уже то, что он так это воспринимал, казалось — каким? Совершенно омерзительным.

Помимо того, что это была отдельная и небольшая часть его жизни, это было противозаконно. Не говоря о том, что это было гадко, безнравственно — эти слова не часто употребляли у них в доме, да и во многих других домах, насколько ей было известно. Он должен был это понимать, он был чудовищно глуп, если не понимал.

Тогда она в третий раз в жизни столкнулась с полицией.

Вот что она имела в виду, говоря, какие все глупые в семнадцать.

Такие глупые, что их влечет, тянет к мужчинам, которые через много лет заканчивают как Джеймс.

Другие в семнадцать лет глупы до того, что, пытаясь вычеркнуть из жизни такого отца, как Джеймс, начинают накачиваться кошмарным дерьмом или отправляются в неведомые путешествия в поисках нелепой, непонятной веры.

А еще они, глупые, стреляют в кого-то, хотя на самом деле не собирались и не хотели этого делать.

Такие глупые, думает она, что их просто нельзя не пожалеть. Они беззащитны в своей глупости, и невежественны из-за нее. Они не знают, как это быть матерью тридцати девяти лет, пытающейся привыкнуть к унижению и ужасу, или сорокадевятилетней женщиной, пытающейся привыкнуть к счастью, и им наплевать.

Они искалечены и опасны.

Их нужно обнимать, их нужно крепко держать и сдерживать. Их нужно ограждать от беды, пока опасность не минует. Они беспечны и глупы, за ними нужно присматривать. У Айлы это не получилось. У других, которых она не знает, тоже явно не получилось, и теперь, снова встретившись с полицией, она лучше всех осознает горестные итоги этих неудач.

Родди думал, что в тюрьме в основном просто сидишь, ничего не делаешь, только расслабляться нельзя, но все оказалось не так. Тут все внезапно, страшновато и громко, и уж точно не расслабишься. Да, и это не тюрьма, это — следственный изолятор. Эд Конрад, адвокат, которого нашел отец, объяснил, что некоторые тут свой срок и отбывают, те, кого взяли за незначительные преступления, незаконное проникновение, или что-то в этом роде, но не за покушение на убийство и вооруженное ограбление. А остальных, таких, как Родди, здесь держат, пока идет суд, и вина не установлена — еще не установлена. Их или не отпускают под залог, или у них денег нет. Родди, похоже, попадает в обе категории: в освобождении под залог им отказали, но даже если бы и не отказали, Эд Конрад сказал, что залог был бы тысяч десять, а то и больше, все двадцать или пятьдесят, а отец с бабушкой таких денег в жизни не соберут. Если захотят собрать: а ведь могут и не захотеть.

Он здесь третий день. Тут весь день строится по расписанию, и будущее тоже все расписано, хотя никто не знает, какое будущее ему предстоит и сколько оно продлится. Удивительно, как то, что казалось Родди чем-то из ряда вон выходящим, вписывается, как что-то вполне обыденное, в эту отлаженную систему. Как будто он — автомобиль на конвейере, и его собирают, как любой другой автомобиль, только некоторые операции отличаются.

Единственное время, когда тут на первый взгляд ничего не происходит, это ночь, хотя и ночью тут не бывает тихо, и свет не выключают. Ему снятся кошмары. Каждое утро, когда он просыпается, его трясет, ему страшно, как в кино, когда кто-нибудь делает что-нибудь такое: например, поднимается по темной лестнице, а ты знаешь, что там что-то ужасное, и хочется крикнуть: «Нет! Не надо! Осторожнее! Не ходи!» — а он все равно идет, и что-нибудь случается. Вот такие кошмары.

Но даже когда он просыпается от страха, с толку его не собьешь. Он с первого дня четко понял, где он. Да и трудно спутать с чем-то маленькую серую комнату с голыми стенами, железной койкой, маленькой раковиной и унитазом без крышки; она совсем не похожа на его комнату под крышей, с наклонным потолком, с фотографиями, развешанными на стенах, и мягкой кроватью, на которой он должен был сейчас лежать, спрятав под нее пакет с деньгами. В той, другой, параллельной жизни, которая ему виделась.

Во сне всякое бывает, так он думает. Переносишься, например, из одного мира в другой. Та, прежняя, жизнь уже стала воспоминанием, настолько далеким, что кажется чьим-то чужим воспоминанием. Настоящее неустойчиво, будущее пока неясно, но прошлое — это было где-то в другом месте и с кем-то совсем другим. Это странно и страшновато, и от этого у него кружится голова.

Но это еще не все, он не только поэтому вспоминает, где он, даже еще не открыв глаза. Может быть, дело в воздухе, в звуках, в свете. А может быть, в том, что в глубине души он уверен, что он там, где и должен быть.

Как это Майк может оставаться там, на свободе, зная, что должен быть совсем в другом месте? Но Майк, может быть, этого и не знает. Он, скорее всего, думает о другом.