– Так вот, она умерла в подвале, – сказал он.
– Что? – сказал я. – Кто?
– Его жена, – пояснил он. – Судя по всему, она спустилась в подвал за одной из своих кошек, и, пока она была внизу, взорвалась электрическая лампочка. Ее нашли спустя несколько дней. Понимаете, у нее была не слишком устойчивая психика.
Мое изумление все росло;
– После этого, – продолжал Кэмпбелл, – профессор Вандерлинден вернулся на ту половину, а эту снова стал сдавать. Она освободилась как раз тогда, когда вы подыскивали себе жилье. – Красные глаза смотрели на меня в упор. – Я поручил его агенту предложить вам этот дом.
Агент по недвижимости, Виктория Гау – она так хотела, чтобы я снял этот дом. Я еще удивился тому, какой он дешевый.
– А почему мне? – спросил я.
– Мне вас рекомендовали, – сказал Кэмпбелл, открыв глаза еще шире (если такое вообще возможно). – Профессору всегда нравилось знать, кому он сдает дом. Его предыдущими жильцами были бухгалтер с женой. Очень аккуратные и очень тихие. Профессор подумал, что сосед-писатель – это прекрасно. – Бульдожьи глаза снова вылупились.
– А почему Томас не говорил мне, что он владелец этого дома? – спросил я.
– Он был очень деликатным человеком, – ответил Кэмпбелл. – Уверен, он не хотел, чтобы вы хоть в чем-то чувствовали себя обязанным.
Тем не менее возникло ощущение, что у меня начинается паранойя.
– Кстати, – сказал Кэмпбелл, и его глаза так вылупились, что я испугался, не вылезут ли они из орбит совсем, – вы познакомились с его дочерью на похоронах?
– Да, – ответил я, – но она тоже ничего не сказала о доме.
– Прекрасно, – сказал он так, будто только что поставил галочку напротив какого-то пункта в своем мысленном ежедневнике.
5
После визита Кэмпбелла я уже не сомневался, что Томас Вандерлинден манипулировал моей жизнью – и что он был бы доволен, что я это обнаружил. Я вспомнил один наш разговор. Случился он в то прекрасное летнее утро, когда я сидел на заднем дворе и мучился с «Ковбоем в килте». Я сказал Томасу, что ничего не может быть хуже, чем в такой день запереть себя дома и выдавливать из себя фразы.
– Но, – сказал я, – боюсь, мне некого винить, кроме самого себя.
Это клише показалось ему необычайно интересным.
– По мнению Франциска Испанского, это не так, – сказал Томас. – Он считал, что нам не в чем себя винить.
Конечно, я никогда не слышал об этом ученом.
– Он был одним из философов-мистиков XVI века, – сказал Томас. – Его сожгли на костре.
– За то, что не верил в Свободу Воли? – спросил я.
– А вы хотите сказать, что верите в нее? – сказал Томас, слегка улыбнувшись.
Моя жена вернулась наконец с Западного Побережья насовсем, и мы стали обитать в нашем жилище, теперь не платя за него; я все-таки закончил «Ковбоя в килте». Плюнул на шотландский диалект, но все эти килты и спорраны остались.
В середине декабря, как раз после того, как выпал первый снег, на лужайке перед домом появилась надпись «ПРОДАЕТСЯ», и в дом повалили толпы потенциальных покупателей. Моя жена была на работе, а я на время осмотров обычно уходил выпить чашечку кофе. Как-то утром я спросил агента по недвижимости, нельзя ли мне быстро взглянуть на половину Томаса до того, как придут клиенты. Он дал мне ключ, и я туда пошел.
Половина дома Томаса была по большей части перевернутым изображением половины, в которой я прожил последние полгода. Не только расположение комнат – нет, две стороны были точными копиями друг друга даже в деталях цвета и декора: те же темные ковры с поблекшими геометрическими узорами; та же темная мебель красного дерева, с фигурным сервантом на том же месте; та же экстравагантная ванная со множеством форсунок в душе и унитазом на помосте, и в довершение – со сломанными часами, стрелки которых отвалились и лежат, как палочки, на дне за стеклом. Даже в его библиотеке, похоже, был тот же набор книг, что и в моей. И там, где на стенах когда-то висели картины, были точно такие же призрачные очертания.
Уходя, я прошел мимо двери в подвал и почувствовал, что у меня волосы встают дыбом от страха. Я заглянул внутрь и включил свет, но по лестнице спускаться не стал. Земляной пол пах сыростью, темные углы насмехались над моей робостью. Я выключил свет, плотно закрыл дверь и вышел на улицу, на свежий морозный воздух.
6
ЭТО БЫЛО ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД.
В один мартовский день я сидел на балконе нашей последней квартиры, пил кофе и просматривал «Камберлоо Рекорд». На последней странице был короткий отчет о дорожном происшествии на автостраде южнее Торонто. Некая Мириам Вандерлинден-Смит, дочь покойного профессора Томаса Вандерлиндена, погибла вместе со всей семьей – мужем и двумя детьми – в результате столкновения их машины с грузовиком.
Я расстроился. Я встречался с Мириам только однажды, на похоронах ее отца, но она мне понравилась, и я пожалел, что так никогда и не позвонил ей – хотя бы спросить, была ли наша встреча на похоронах чистой случайностью. Или почему ей не пришло в голову сказать о том, что когда отец ушел из дома, он жил все время рядом с ними?
Впрочем, кто может понять смысл того, что делают другие? Иногда нам бывает трудно осознать то, что делаем мы сами. Я помню, как однажды сказал что-то в этом роде Томасу – но, естественно, он со мной не согласился. Лишь процитировал пару незабываемых строк одного старого поэта, о котором я никогда не слыхал:
Соседа жизнь всегда полна сюжетов, Твоя же, как ни странно, никогда…
Я не стал спорить. Но, по правде говоря, у меня появилось представление о том, что значат эти строки, только через некоторое время после его смерти.
Однажды летом, поздно вечером, мы с женой взбирались на холм Барден, на южной окраине Камберлоо, где город вдруг превращается в сельскую местность. Холм этот совсем не высокий, но древний – один из хребтов, образованных отложениями ледникового периода миллиард лет назад или около того. Возможно, в жизни холмов миллиард лет – не так уж и много. Но холм Барден – уже сам не очень-то холм: подъем на его вершину – скорее не восхождение, а тяжелая прогулка в компании мошкары.
Та ночь была теплой и безоблачной. Когда мы поднялись на вершину, нам открылся Млечный Путь, рассыпанный по небесам. А если мы смотрели вниз, на землю, то к северу видели все огни Камберлоо, главную Риджент-стрит, которую пересекали бесчисленные более узкие улицы и авеню.
Но когда мы прошли буквально сто ярдов по вершине холма, жена обратила мое внимание на одно странное явление. С той точки, где мы стояли раньше, Камберлоо казался построенным упорядоченно, в соответствии с придуманной людьми системой. А с новой точки порядок был полностью нарушен. Большой город превратился в сверкающий хаос – такой же, как хаос звезд над головой.