Сделай погромче - читать онлайн книгу. Автор: Джо Мино cтр.№ 6

— Мне даже записку домой послали, — похвасталась Гретхен, копаясь в школьной сумке. — И на три дня отстранили от занятий. Она перебрала все свои папки и ручки, нашла листок голубой бумаги и гордо подняла его над головой, как будто это была стипендия или что-нибудь в этом роде. Я лишь кивнул и отвернулся.

— Вы сейчас сразу к Гретхен? — спросил я.

— Мне на работу надо, — ответила Ким.

— А я не знаю. Что-то не хочется домой, — сказал я.

— Что за хуйня, Брайан, детка? — спросила Ким и ткнула пальцем мне в грудь. Я посмотрел на ее блестящие черные армейские ботинки, затем на Гретхен, на которой были темные очки и которая все еще размахивала в воздухе своей запиской, опустил голову и пробубнил:

— У меня серьезная проблема.

— Какая это у тебя серьезная проблема? — смеясь, спросила Гретхен.

— Да ничего.

— Что? Что еще?

— Ничего.

— Блин, просто скажи, — прошипела Ким. — Что блин у тебя за проблема?

— Мой отец. Это идиотизм. Он стал спать внизу, — пробубнил я и опустил голову.

— Ну и что блин это значит? — спросила Ким.

— Не знаю. Несколько дней назад, перед тем как ложиться спать, знаете, поздно было уже, я увидел, как он лежит на диване, и он меня увидел и сказал: «Все в порядке, Брайан, я какое-то время посплю здесь».

— Ну, и ты думаешь, они в конце концов разбегутся?

— Ну не знаю, думаю, да.

По ночам мой папа, который работал на заводе шоколадных батончиков «Тутси» и независимо ни от чего всегда пах как шоколадная конфета, стал спать внизу, где находилась моя комната. Мне очень нравился папа, он был тихоня, как я. Когда я был маленьким, да и теперь, он часто приходил домой с работы, и, держа руки за спиной, заставлял меня угадывать — в какой руке? — а затем высыпал несколько шоколадных батончиков мне на ладони. Мама говорила, что мои проблемы с угрями из-за этого. У папы тоже были угри. Меня это не волновало, потому что он вечно то напевал, то рассказывал пошлые анекдоты. Он приходил домой с целыми сумками шоколадных батончиков, и мы строили все эти гигантские сооружения — Эйфелеву башню, Сфинксов, и все из шоколадных батончиков — для ежегодного состязания отцов и сыновей на заводе «Тутси». Иногда он снимал очки и протирал их и пристально смотрел вдаль, как будто собирался сказать что-то важное, и ничего не говорил, прям как я. И теперь он спал внизу, один, одинокий, и из-за этого я чувствовал себя ужасно. Я не знал, что именно с ним происходит.

Ну о матери я не хочу много говорить, хватит с вас и такого: когда я учился в младших классах, у нас каждый год проводился конкурс резьбы по тыкве. И мы с моим старшим братом Тимом каждый год типа в них побеждали, потому что тыквы за нас вырезала мать. Мы вообще-то ее совсем не просили, она вроде как заставляла. У нас есть одна черно-белая фотография, где я классе в третьем, а Тим в шестом, сделанная по случаю нашей победы в тыквенном конкурсе, и Тим стоит на одном конце длинного такого стола, а я на противоположном конце, и между нами все остальные дети, и тыква у Тима — изумительной красоты индейский вождь, а у меня — Дракула с обнаженными клыками, и выглядят они как близнецы-братья, вождь и Дракула, потому что их обоих сделала мама, и никто, ни один из учителей или директоров, ничего не заметил и не сказал. И вот так моя мама была почти во всем.

— Пап, тебе не будет одиноко тут спать? — спросил я, стоя в темноте и глядя на разноцветные отблески экрана телевизора на его лице.

— Все в порядке, Брай, спасибо, что спросил. Здесь полно места, сынок. И спорю, сегодня покажут какой-нибудь хороший фильм.

— Хорошо. Ну, в смысле, а что мама?

— Ну она немного раздражена. Просто будет проще поспать тут какое-то время.

— А, — сказал я. — Ну ладно, хорошо, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, сынок.

В ту ночь я слышал, как он храпит под старый вестерн, и звуки выстрелов в телевизоре эхом отзываются в его сонном бормотании. Мне было обидно за него. То есть он был там, его доброе лицо, грязно-русые волосы, рабочие сапоги у дивана, он дышал через нос, громко сопя, точь-в-точь как я. Я увидел, что он не снял очки, так что я подкрался бесшумно, поглядел на него и вроде бы медленно снял их. Не знаю зачем, я примерил их; оправа мне подошла, только диоптрии были слишком большие. Я подумал, странно, что у нас с ним оправы одного размера, сложил очки и водрузил их на подлокотник дивана как можно аккуратнее, все еще стараясь не разбудить его. Я почувствовал, что наступил на что-то босой ногой, и обнаружил пять или шесть шоколадных батончиков, разбросанных вокруг папиных сложенных брюк, что было немного странно, и я постоял над ним еще с минуту, размышляя о том, почему ничего хорошего, кажется, нет в жизни тех, кому перевалило за восемнадцать.

— Так что, он переезжает или что? — спросила Гретхен.

— Не знаю. Просто спит теперь внизу.

— Он тебе что-нибудь сказал об этом?

— Не-а. Не то чтобы.

— Это блин действительно херня какая-то, — вздохнула Гретхен, похлопав меня по спине.

Ким, в совершенно не свойственной ей манере, повернулась и обняла меня, обвив мне шею тонкими руками. Я почувствовал шипы ее браслетов у своей щеки, я вдохнул фруктовый, липкий аромат ее геля для волос, сладкий запах жвачки; я почувствовал ее маленькую, твердую, плотную грудь, когда она стиснула меня. Сказать правду, я хотел Ким еще в средней школе. Я представлял, как залезаю к ней в штаны и даже хуже, намного хуже, но когда она обняла меня, я не почувствовал даже легкого возбуждения. Мне стало плохо. Плохо, потому что я понял, как жалко выгляжу — раз она даже решила меня обнять. Я закрыл глаза, чтобы не заплакать, а она просто стояла, обнимая меня вот так. А затем это случилось: она выдохнула прямо у моего уха, случайно, и выдох этот был жаркий и влажный, и у меня сразу же встал по полной программе.

— Чувак, — сказала Ким, — у тебя что, встал, что ли?

— Нет, — ответил я.

— А очень на то похоже. — Она отпрянула и оперлась на капот. — Вот почему никто не бывает мил с тобой, Брайан.

— Все равно спасибо, — сказал я, и мы все забрались в машину, чтобы подбросить Ким на работу в торговый центр.

В школе я в основном занимался тем, что придумывал названия для суперпопулярных хард-рок-групп, в которых мне в один прекрасный день доведется играть, изобретая состав инструментов и названия песен и составляя списки участников и все в таком роде. Даже на репетициях школьного оркестра — занятие, которое я выбрал сам. и был страшно этим смущен, поскольку: Да брось ты, школьный оркестр? Ты видел их шляпы? И идиотские куртки? Неловко было еще и потому, что вместе с нами занимались девчонки из Макколи, девчонки, девяносто процентов из которых были еще более заученные, заторможенные и нескладные, чем я. Да брось ты, какая нормальная девчонка станет в свободное время играть на гобое, так ведь? Я только поэтому и записался в этот класс, в смысле, из-за девчонок, и ошибиться сильнее я не мог. Так что когда я должен был играть на ксилофоне, аккомпанируя кларнету, я всегда слышал идиотскую, затасканную мелодию, извлекаемую из старой, плохо настроенной трубы строго позади меня, и представлял, как я зажигаю со своей суперпопулярной группой на стадионе, а на трибунах орут фанатки с огромными сиськами, размахивая над головой лифчиками.