Изменники родины - читать онлайн книгу. Автор: Лиля Энден cтр.№ 32

— Просто он вырасти хочет…

Этот человек был полновластный повелитель трех смежных районов: Липнинского, Мглиновского и Дементьевского, зондерфюрер Хейнрих Раудер.

* * *

Следующее утро было холодным; дул сильный ветер и нес по улицам мелкий, колючий снег; солнце всходило медленно, будто нехотя.

На углу, наискосок от комендатуры, на корявой старой липе висел труп человека в новом сером костюме с чужого плеча и новых черных валенках.

На шее у него был повешен кусок фанеры с надписью по-немецки и по-русски. Русский текст гласил:

«Иван Баранков, шеф-полицай, павешен за грабеш, вымогате и пянство от имене германского командования и превышеня власти».

— Грамотно! — качнула головой Маруся, прочитав эту надпись, и повернулась к Лене, которая подходила с другой стороны. — Погляди на правосудие завоевателей!.. А надпись — безусловно Конрадова работа…

Лена прочитала, внимательно поглядела на мертвеца и тихо проговорила:

— Так!.. Значит, терпели, терпели его безобразия, а теперь, вместо того, чтоб снять с работы, взяли и повесили…

— Круто! — согласилась Маруся. — Ну, ничего — это первый покойник, которого никто не пожалеет, даже моя мама…

Они пошли к дверям комендатуры.

— Но как мы привыкли к виду смерти, — задумчиво сказала Лена. — Повесили человека — и кажется, будто это в порядке вещей… Даже больше внимания обратили на безграмотную надпись, чем на него самого…

— Ну, раскисла!.. А еще поповна! Был бы уже кто-нибудь другой, а Баранок получил то, что заработал… На этой самой улице, когда пленных гнали, сколько убитых валялось?.. И совсем ни в чем не виноватых… Дас ист криг!..

В канцелярии комендатуры уже сидела Лидия.

— Ах, девочки! Вы видели? Какой ужас! — прощебетала она. — Он мне теперь всю ночь сниться будет!..

— Ночи не хватит, если все покойники сниться начнут… — огрызнулась Маруся.

— Нет, знаете, раньше все были обыкновенные убитые, а тут… Я иду… и вдруг… на дереве висят ноги в валенках!..

Она сделала страшные глаза, вытащила свое неразлучное зеркальце и стала подкрашивать губы.

Из немцев никто не появлялся; на минуту заглянул Конрад и скрылся.

Маруся выстукивала одним пальцем на немецкой машинке бланки аусвайсов, Лена снимала копию с карты Липнинского района, Таня переписывала «вирд-эршоссены» — громовые двухязычные приказы — и портила их один за другим, Лидия просто сидела и прихорашивалась перед зеркалом.

Перед самым обедом вошел Раудер; его красивое лицо было еще надменнее, чем вчера.

Он подчеркнуто явственно поздоровался, задал несколько незначительных вопросов, прошелся по комнате взад и вперед, как бы между прочим, сообщил, что в два часа будет «ферзаммлунг».

— А пан Радзивилл, все-таки, не в своей тарелке! — не утерпела Маруся, когда за немцем закрылась дверь.

Все стали собираться на обед: теперь они ходили обедать домой и получали за работу только хлеб, который еще имелся в запасе; в будущем им обещали платить деньгами, но их получением никто не интересовался — все равно за деньги ничего нельзя было купить; немцам готовила специально нанятая кухарка Нюра, так как все воинские части, а следовательно, и военные кухни из Липни уехали.

— … А, все-таки, кто его вешал? — вдруг задала вопрос Маруся, когда они всместе с Леной вышли на улицу и снова увидели висевший на дереве труп шеф-полицая. — Ведь немцев в Липне сейчас только двое: «дед» и «Радзивилл»…

— Дед не станет этим заниматься! — воскликнула Лена. — Он бы его снял с работы — и все…

— Верно! Дедуся наш хороший!.. Значит, он отпадает… Остается Раудер — этот будет командовать — он, вероятно, и командовал — но самолично он за петлю не возьмется: гонор не позволит руки пачкать… Есть еще Конрад… Этот, положим, любого повесит — если ему прикажут… но один он бы не справился… Баранок был много сильнее его и, вероятно, сопротивлялся… Значит, был еще второй человек… Но кто?…

Вопрос остался открытым.

* * *

Этим человеком был Виктор Щеминский.

Впрочем, Маруся ошибалась, думая, что Баранков сопротивлялся перед казнью: тому это и в голову не пришло.

Все совершилось очень быстро: Виктор ночью дежурил в комендатуре; его постоянно назначали на этот пост, так как он — единственный из полицаев — кое-как объяснялся по-немецки и вообще был в этой компании наиболее культурным человеком.

Уже после полуночи Раудер послал его за шеф-полицаем; Виктор поднял пьяного Баранкова с постели и с трудом приволок его в комендатуру.

Когда начальник полиции предстал перед светлыми очами коменданта, тот целые полчаса кричал на него на смеси немецкого и польского языков, причем сделано это было так грозно, что шеф-полицай, еще не очухавшийся после очередной попойки, окончательно ошалел… Он только кланялся, бормотал что-то непонятное и теребил свою шапку, пока не оторвал у нее уха.

Наконец, зондерфюрер направил на него револьвер и приказал идти вперед; Баранков, ежеминутно оглядываясь на черное дуло, покорно вышел на улицу.

— Рехтс! Линкс! — командовал Раудер, Конрад переводил, а Баранков, беспрекословно выполняя эти команды, покорно полез по сугробам к старой липе, покорно влез на табуретку, которую ему подставил Виктор…

Тогда Конрад с ловкостью кошки вспрыгнул на табуретку сзади начальника полиции и быстро надел ему на шею петлю, которая заранее висела на дереве.

В ту же минуту табуретка качнулась под тяжестью двух человек и упала; Конрад рухнул в сугроб, а Баранков повис в петле и, судорожно дергаясь, закрутился во все стороны.

Так трусливый, как большинство жестоких людей, Баранков из страха быть застреленным без всякого сопротивления дал себя повесить.

* * *

Собрание опять было на улице, перед комендатурой, недалеко от липы, послужившей виселицей. Народу собралось много: весть о том, что «Баранка» повесили, уже распространилась повсюду.

Раудер, вышедший вместе с Конрадом на крыльцо, начал с того, что подозвал к себе бургомистра. Сальников, бледный, желтый, с трясущимися руками и ногами, торопливо соврал шапку со своей лысины и, спотыкаясь, полез на ступеньки высокого крыльца.

Неугомонная Маруся дернула Лену за рукав.

— Бюргермайстер ист айн гроссе эзель!.. — шепнула она.

— Отвяжись!

Раудер смерил презрительным взором жалкую фигуру бургомистра, повернулся к собравшимся и торжественным звучным голосом возгласил:

— Ахтунг!..

— Внимание! — повторил Конрад гораздо менее торжественным тоном.

Раудер начал речь, слегка рисуясь, как актер на сцене, и прислушиваясь к звукам собственного красивого голоса; говорил он отчетливо, звучно, выразительно; к сожалению, его ораторское искусство много теряло в корявом переводе малограмотного «Кондратия Иваныча», что не замедлила подметить Маруся.