– Все это – пустые слова. Да, я – молодой, но жизнь молодых меня совсем не привлекает.
– Это нехорошо, это как раз то, что больше всего не нравится нашему Господу. Знаешь ли ты, что говорится о детях в Евангелии: «…если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное» (Мф: 18-3).
Вспомнилось, что после цитаты из Евангелия, парень вдруг замолчал. И вовсе не потому, что его переубедили. Более того, может быть, как раз упоминание Евангелия и отдалило его. Ведь весь разговор его на исповеди был вызван протестом против всего и вся, да и в какой-то степени явился причиной приблизиться к нему, к пожилому человеку, от которого веяло магией успеха.
В деревне ведь как считается: кардинал – тот же актер, а то и промышленник, футболист или певец. Помнится, и в его семинарии в среде учащихся молодые мечтали о карьере, правда, церковной.
Карьера в Церкви… Апогей, которого можно достичь здесь: конклав. На память пришла его собственная тоска по карьере, когда он только-только начинал учиться в семинарии Болоньи.
Наконец он встал, услышал Контарини. Тот двигался по своей комнате все быстрее и быстрее, как будто давал понять, что наступило время готовиться к мессе.
Подошел к окну – посветлело. Стало труднее различать окно с матовыми стеклами; тени, что жестикулировали прежде, замерли, но собака во дворе все еще продолжала жалобно выть.
Поднял глаза, небо над Римом становилось голубым – совсем другим, чем над его родным городом. Ляпис-лазурным что ли, цвета неба Африки на восходе. И никакого утреннего тумана, как в его стороне. Отметил – в Риме и само пробуждение было веселее.
Пошел в ванную комнату, бросил взгляд на ножки ванны в виде львиных лап, на матовые стекла овального окошка. Представил: все сто двадцать семь ванных комнат, как две капли похожи на эту. В одни и те же утренние часы в них входят, подобно ему, другие пожилые кардиналы. Посмотрелся в зеркало. Нужно будет побриться – вчера не брился, щетина выросла.
После extra omnes,
[11]
произнесенного кардиналом-камерленгом
[12]
в закрытом от всего мира конклаве, прошло пять дней. В эти дни двери дворца опечатаны. Никакой возможности контакта с внешним миром, разве, если очень нужно, через секретарскую камерленга. Все присутствующие обязаны отключить сотовые телефоны. Кое-кто накануне пытался нарушить это правило, но, после угрозы изъятия, вынужден был подчиниться. Известно, что американцы держат сотовый телефон включенным всегда; временами – говорят по телефону беспрерывно. И кто знает – сколько еще других людей во всем мире делают то же самое.
Отодвинул мочку левого уха, чтобы не порезаться, – брился старой опасной бритвой. Правая рука заболела так, что какое-то время он не мог ею двигать. Слышал, что не только он сам, многие жаловались на артритные боли в этот сезон. Сильные спазмы чувствовал и стоя в соборе, вблизи алтаря капеллы Плащаницы, когда совершал торжественное благословение. Внезапно на память пришла сцена благословения urbi et orbi
[13]
с лоджии Св. Петра.
Прервал бритье, посмотрелся в зеркало, рука с бритвой на весу осталась в воздухе. А если коснуться сейчас острием?… Облокотился левой рукой о край умывальника и опустил глаза.
Нет, нужно что-то менять – его имени нет ни в прогнозах курии, ни вне ее. К тому же, ни в какую группировку он не входит, на помощь хотя бы одного из министерств Церкви надежды никакой. Вот ведь стал кардиналом, а все еще под строгим наблюдением Ватикана. Знал, что принят и почитаем как пастор, более того, как ученый и политик. А! Знал также, что посвящением в сан кардинала обязан папе, уважаемому им человеку. И теперь, после его кончины, представить невозможно, чтобы новым великим понтификом»
[14]
могли выбрать итальянца, тем более живущего тихо и в тени, как он.
– Если бы божественному провидению было угодно повернуться по-другому, я мог бы остаться внизу, в моей епархии, жил бы как ты… – обратился папа к нему не смущаясь присутствия нескольких близких друзей, за завтраком после консистории, на которой он стал кардиналом. И тут же добавил: – Говорят, у тебя мало духовных сыновей, да и разводов много…
– Да, высокое благосостояние плохо переносится. Его последствия лишили моих прихожан духовных ценностей. Но, должно быть, есть и другие причины, которые до сих пор я и сам не уловил, которые искал… искал… – и, положив серебряную вилку на лиможскую тарелку, он глубоко задумался.
Не хотелось говорить папе, что искал он эти причины в самом себе. Однако папа был из тех, кто понимал суть дела.
– И ищешь их… в себе.
Глядя на почтенного старика, отметил: совсем согнулся. Как папе удалось узнать ход его мысли?
Память об этом незабываемом дне не оставляла его никогда, была с ним и во время сегодняшнего завтрака. Чувства его по отношению к тому дню обострились, но не с той степенью доброжелательности, с какой один из наиболее влиятельных мужей курии,
[15]
кардинал Владимиро Веронелли, камерленг Святой Римской Церкви, исследовал тот же день поминутно.
Инстинктивно чувствовал со стороны многих подозрительность, недоверие и антипатию, превышающие уважение к нему в десятки раз. Как будто в тот момент, когда надо было поддерживать его, могли появиться доказательства недостаточной его пригодности к руководству Церковью. В общей атмосфере конклава ощущался явный оттенок сомнения в действенности его программы, открыто им тогда провозглашенной. Между тем эта встреча на высшем уровне должна была бы представить только одну неколебимую истину, в которой нуждались миллионы слабых и растерянных людей. Казалось, именно эта последняя была главной. Мысль, пришедшая в голову человеку, который анализировал каждый момент того самого дня и сумел совсем немногими словами сформулировать свои наблюдения.
Веронелли, нынешний камерленг, с помощью кардинала-декана
[16]
Антонио Лепорати с особенной тщательностью готовил каждую минуту проведения всего процесса конклава. Само это важное действо предназначено было дать католическому миру преемника понтифика, который оставил такой ощутимый след в истории. Преемник должен знать латынь и говорить по-латински. Должен быть способным запрещать использование сотовых телефонов во время заседаний, чтобы новости тут же не «вылетали» из помещения. Должен был опечатывать печатью из перекрещенных ключей – гербом апостола Петра – двери Сикстинской капеллы от внешнего мира, как это делалось веками. Должен был препятствовать передаче новой информации в мир теми кардиналами и их капелланами, кто уже освоил компьютер и интернет.