Конклав - читать онлайн книгу. Автор: Роберто Пацци cтр.№ 24

– Ты ошибаешься, я замечал, ты должен бросить курить – эта мысль меня постоянно гложет. Тебя оправдывает только то, что это не просто. Конечно, курение вредно, прежде всего для собственного здоровья. Извините, Контарини, я случайно перешел на «ты», как будто разговариваю со своим племянником, у которого тот же порок.

– Но это – не самая тяжкая моя вина, Ваше Высокопреосвященство,…не знаю, простится ли мне то, что я сейчас скажу…

– Бог прощает любую вину, если исповедуемый абсолютно откровенен. Говорите, говорите без промедления, ведь уже поздно, а нам нельзя опаздывать, особенно сегодня утром.

Слова его подтвердили часы, пробившие семь с четвертью, – пора было бежать в Сикстинскую капеллу.

– Даже если только желание, Ваше Высокопреосвященство, возникшее у меня, возникшее у меня… это искушение, оно не дает мне покоя в данный момент.

Итак, дело в веселых компаниях со швейцарскими гвардейцами, приходящими сюда для развлечений и мимолетного свидания… но с какими женщинами?… И почему он сказал «в данный момент»? Глаза Контарини неподвижно остановились на двух курицах, которые продолжали клевать какие-то крошки поблизости. Ах, как он смотрел на них!..

– Контарини, что с вами?

– Ничего, Ваше Высокопреосвященство, но ведь и Вы видите – какие они бессовестные, как провоцируют, как демонстрируют свое бесстыдство, грациозно изогнув шеи!

Кардинал повернулся, чтобы лучше разглядеть невинных птиц, которые разгуливали тем временем по центру комнаты, подбирая все что ни попадя. Сжимали гузки прежде чем опростаться, испражнялись чем-то розовым, отдавая двойной долг своему инстинкту. У этих бесценных пернатых, в соответствии с их природой, тоже есть нужда в естественных отправлениях.

– Извините, Контарини, но что вы имеете против этих бедных птиц? Не хотите же, чтобы мы надели на них трусы; знаете ведь – как мы должны им быть благодарны за их присутствие в священных дворцах.

– Ваше Высокопреосвященство, Ваше Высокопреосвященство! Они же – женщины, они – женщины, распоясанные и обнаженные; они расположились здесь и никуда не уходят… я не могу больше сопротивляться! – Контарини заплакал, обхватив голову руками.

Всегда было что-то странное в этом парне, может быть от тайного прошлого, той трагедии, что произошла с его женой. Вот теперь и вышли наружу его ранимость, чувствительность и проблематичность. Ах, этот конклав, как он повлиял на психику своих гостей, особенно слабых!..

Бедный исповедуемый, гордившийся славой безупречно исполнителя в этом убогом министерстве, имевший честь быть призванным в Рим на исповедь к папе, (свидание не состоялось из-за смерти понтифика) – как он все-таки невезуч, нет слов.

Попробовал вернуть к реальности напуганную душу капеллана, не отрицающего свое смущение ассоциацией пернатых с женщинами и боязнь за возможное впоследствии насилие. Кто знает – не случится ли увидеть, как Контарини однажды обнимет одну из этих куриц, чтобы реализовать правду своих ощущений. Какой шум поднимут тогда испугавшиеся птицы, к которым надо быть исключительно внимательными за то добро, что они делают для людей; они заслужили хорошее обращение. Как быть? Отнестись снисходительно к безумию секретаря, бояться увидеть его в последующие дни еще более расстроенным, спасать поставленный под угрозу этот блестящий ум, страшиться возможности потерять долгую и ставшую привычной жизнь вместе?… Как быть?

Победили лень, страх перемен и боязнь лишиться прекрасного товарища.

– Контарини, неужели вы не понимаете, что я тоже все это вижу? Думаете, я не замечаю их бесстыдное поведение? Думаете, не знаю, что их сюда привезли на самом деле для охоты на скорпионов, а не для искушения нас, бедных священников? И кроме того, мне самому необходимо огромное терпение, укрепление моего смирения с помощью молитвы, чтобы постараться избежать остаться только с ними, без вас. Бот увидите, мы выйдем из этой ситуации с честью: этот конклав в действительности напоминает экзамен героическим добродетелям нашей Церкви и ее министерств. Вы как участник должны принимать во внимание его привилегии на тех же правах, что и архиепископы. Напомню, что не только святые в Фивах, Пахомий [47] и Антоний Великий [48] подвергались дьяволом искушению в виде женщин, но и мы сегодня…

И давая отпущение грехов, он увидел, наконец, как медленно-медленно сходит с лица бедного капеллана неприятное выражение, увидел, как разглаживается его лицо, как он возвращается к привычному своему поведению и… уже смотрит на часы.

– Теперь давайте совершать святую мессу и будем просить Спасителя придать нам силы, чтобы прожить и этот день. Накладываю эпитимью: отдаете мне все сигареты и те, что спрятали тоже, и прочитайте десять раз Ave Maria во имя Божьей Матери.

– Да, Ваше Высокопреосвященство, но… эти… но сначала – можно я запру их в клетке?

– Поступайте, Контарини, как считайте нужным, однако я полагаю, что мы уже доказали себе силу наших душ, и что бы ни случилось, воспринимаем кур только как кур.

Он увидел, как его секретарь склонил голову и с яростью посмотрел на двух пернатых, продолжавших клевать невидимые крошки и продвигаться к столу кардинала.

В продолжение мессы Контарини вел себя, как всегда. Можно было предположить, что исповедь помогла ему избавиться от беспокоивших мыслей. Помог епископу одеться. Однако следующая фраза, которую произнес молодой монсиньор, кардинала насторожила – не так-то все просто и гладко получается.

– Во время мессы Заира и Зиновия вели себя хорошо. Никому не мешали и не выходили из своего угла.

Лучше поддержать его на этот раз, подумал Мальвецци, и ответил как бы безразлично:

– Не о чем говорить: дорогой Контарини, они вели себя хорошо, потому что знают как себя вести. Но теперь, ради Бога, пойдемте, – чувствую, что мы опаздываем.

Заира и Зиновия, и где только он мог найти такие имена?

За чашкой кофе с молоком Мальвецци размышлял: к кому могли относиться эти имена, вспомнил: Зиновия, может быть, второе имя королевы мятежного Рима Пальмиры. И вновь подумал об этой странности своего капеллана – есть ли еще время на выздоровление. Надо бы осторожненько поговорить с врачом, чтобы не допустить возможного ухудшения; как бы его секретарь не стал еще более беспокойным.

Целесообразность обращения к врачу пришла на память Этторе Мальвецци и позднее, когда он входил в Сиксинскую капеллу и обнаружил на одной из створок дверей объявление следующего содержания: